Убийства в монастыре, или Таинственные хроники
Шрифт:
— Оставь меня, глупая женщина! — прошипела она сквозь зубы и открыла дверь.
Эту комнату тоже наполнял резкий запах, который забил ее легкие и заставил закашляться. Однако здесь уже не пахло духами, воздух был застоявшимся и спертым.
Она вздохнула и попыталась в темноте нащупать дорогу. Запах усилился и заставил ее остановиться.
«Может, Бертран убил животное, — подумала она и вспомнила о заколдованных кошках, которые нередко пробегали по Парижу. — Может, он таким образом хочет найти силу, которая нужна ему для эликсира...»
Она зажала рот рукой и уже хотела развернуться, уверенная, что в этой комнате
Но вдруг к невыносимому запаху присоединился дребезжащий звук, будто столкнулись два серебряных сосуда. София никогда не слышала такого звука, но вспомнила, как кто-то говорил, что он опасен.
— Что, к черту... — вырвалось у нее, когда в глубине комнаты увидела фигуру, целиком завернутую в полотенца. Фигура издала продолжительный стон.
— О, боже! — отчаянно вскричала она и бросилась назад. Изидора вывела ее из комнаты и проводила вниз. Она была еще бледна и не вполне пришла в себя после удара, но не дрожала так сильно, как София. Но прежде чем София смогла сесть, к ее горлу подступила тошнота, и ее вырвало прямо перед сарацинкой.
— Я ведь советовала вам никогда не входить в запретную комнату! — объявила она строго, но в то же время покорно: ужасную тайну больше не имело смысла скрывать.
— Как я могла... как я могла предположить, — бормотала София, и ей казалось, будто горький сок, наполнивший ее рот, царапает горло как тысячи острых ножей.
— Выпейте воды! — приказала Изидора и протянула ей кружку. Возможно, это было обманом чувств, но вода имела такой же гнилой вкус, как и то, что она только что увидела.
Прежде чем она подняла глаза, Изидора обратилась к ней:
— Вы не должны никому говорить об этом, понимаете? Это известно только мне и Бертрану!
— Но ведь запрещено, — жалобно начала София, — запрещено, чтобы она жила здесь, в доме!
— Именно поэтому вы и не должны никому об этом говорить. Ее прогонят, и тогда...
Она заговорила тише, а единственный темный глаз впервые смотрел мягко. В ее взгляде сквозила услужливость и любовь, которая всегда относилась только к одному объекту: Мелисанде.
— Бертран... Бертран сказал мне, что она больна проказой. Но как это возможно, что она прожила так долго?
Изидора горько рассмеялась.
— О, эта болезнь не ведает времени! — воскликнула она. — Не забывайте, я ухаживала за королем Бодуином, и его тело гнило шесть лет, а он продолжал жить. Другие проживают по двадцать лет. Пройдет много времени, пока после первых признаков болезни человек заболеет по-настоящему. Я часто спрашиваю себя, не я ли занесла болезнь в ее тело. Может, проказа была на моих руках, когда я помогала ей родить маленького Теодора.
— Но... — беспомощно начала София.
Она никак не могла себе представить, что в человеческом свертке, который сидел там, наверху, с головы до ног обмотанный тряпками, как саваном, могла теплиться жизнь. Кожа лица была покрыта вздувшимися наростами, которые в некоторых местах переходили один в другой. Пальцы превратились в когти хищной птицы (у некоторых последний сустав отпал). Наконец, на голове вместо волос зияла мокрая красная рана.
Чудом было то, что Мелисанда вообще смогла поднять погремушку, которую носили с собой все прокаженные! Изидора мрачно кивнула. — Бертран терпеть не мог, когда я находилась с ней, — начала она свой неторопливый рассказ, — но когда... когда она заболела, я пришлась ему как нельзя кстати. Он решил, что мне, ухаживавшей за королем Бодуином, известны все средства, которые позволили бы сделать ее жизнь сносной. Я и правда знаю самые древние тайны. Я могу читать по звездам, по пению и полету птиц, знаю много разных ядов и колдовских напитков, могу варить микстуры, которые спасают или разрушают жизнь, — только вылечить Мелисанду я не в силах. Мне всегда было известно больше, чем он думал, и прежде всего то, что нет ничего ужаснее, чем смотреть, как смерть пожирает живого человека.
— Он любил ее, — сказала вдруг София, — он, несомненно, любил ее и сейчас еще любит. Он не бросил ее в беде.
— Я думаю, скорее, — холодно заметила Изидора, — ее красота и очарование были самым дорогим его владением. Он не хочет потерять его — и отчаянно борется, в то время как я смирилась с тем, что моя красавица в таком состоянии...
— Но он ничего не может поделать, — стала понимать София, — он пытается с помощью колдовства... и эликсира жизни остановить ужасное разложение.
— Следует отдать ему должное, — признала Изидора. — Он переживает за нее больше, чем кто-либо другой. Когда священник сказал ему что она стала заложницей Господа, то есть сама несет вину, он набросился на него и разбил ему лицо в кашу. Когда врачи не решались подойти к ней и сказали, что ее следует изгнать из Антиохии, чтобы она присоединилась к таким же больным, он решил покинуть Палестину и тайно перевез ее во Францию. А тут он с головой погрузился в поиски средства против смерти. Однако, несмотря на все это, он уже много лет не может выносить ее вида и старается всячески избегать ее. А это больше всего задевает мою госпожу. Ее тело сгнило, но только не ее дух. Она знает, что он боится ее, что она ему отвратительна, и страшно страдает от этого. Иногда меня одолевал такой гнев, что мне хочется наказать его еще сильнее, чем судьба, пославшая ему жену, больную проказой.
Неумолимая строгость снова наполнила ее черты, согнав с лица горькое выражение. Только сейчас София поняла, почему эта строгость всегда присутствовала во взгляде Изидоры, когда она смотрела на Софию.
— Мой брак с ним недействителен, — пробормотала София и подумала о короле и Агнессе и о том, что мстительный, но в то же время находчивый Бог подобрал для нее подходящее наказание за то, что она сделала с Изамбур.
— Ему вообще не следовало жениться на вас! — вскричала Изидора. — Никогда! Иногда, когда Мелисанда чувствует себя лучше, она смотрит в окно, наблюдая за Теодором, который думает, что его мать мертва. Она видела и вас и спросила меня, кто вы такая. Я старалась обмануть ее, но не знаю, удалось ли мне это.
— Почему он это сделал? — спросила София. — Зачем взял меня в жены?
— Король разрешил ему вернуться на родину, и Бертран остался перед ним в долгу. Но прежде всего... — Изидора немного помолчала, а потом продолжала с легкой насмешкой. — Когда-нибудь его могли подтолкнуть к браку с женщиной из благородной семьи. А вы — никто. Вы не могли потребовать, чтобы он... выполнял супружеский долг.
София невольно подумала о прошлой ночи, когда он хладнокровно отверг ее, и о намного более ранней ночи, когда она почувствовала его твердый член, но он им не воспользовался. Горячая волна стыда ударила ей в лицо.