Убийства в Полянске
Шрифт:
– Аргамон Матвеевич, где же вы пропадали целую неделю?
– Известно где – дома. Лекцию готовил. Ведь начальство приезжает, – важно ответствовал Бочкин. Председатель колхоза Сивков до смерти боялся начальства, и такие объяснения выглядели в его глазах более чем уважительными.
Артамон Матвеевич не пил, разве что в лечебных целях. Превыше всего он ставил собственный покой и репутацию, поэтому он старался не ввязываться ни в какие ссоры и скандалы. Единственным человеком, с который он позволял себе ссориться, был Дудкин, но с Дудкиным ссорились все, и потому почтенный ветеринар не считал, что это может хоть как-то подмочить его репутацию.
– Я его даже за человека-то
В ответ на это Тарасова покачала головой и с укоризною сказала, что чего-чего, а этого она от Артамона Матвеевича никак не ожидала. Говорила она это серьезным тоном, не внушающим никаких подозрений в искренности ее слов, но в глазах играли скрытые, чуть заметные искорки. Бочкин тогда понял ее прекрасно, так как они хорошо знали друг друга.
Анна Дмитриевна Тарасова была очень скрытной женщиной. Никогда нельзя было сказать, что у нее на уме. Даже проницательная Таисия Игнатьевна Сапфирова не могла до конца разгадать эту замкнутую, холодную женщину.
– В ней есть какой-то внутренний огонь, – однажды сказала Сапфирова своей подруге Арсеньевой, – и этот огонь может сжечь. Одно скажу: эта женщина мне не нравится. Временами она меня даже пугает.
Поливая свою клумбу в жаркий июньский день, Тарасова внезапно услышала громкие голоса. Отложив в сторону лейку, Анна Дмитриевна прислушалась. Она узнала голоса Бочкина и Тишкиной.
«Да они никак ссорятся», – с удивлением подумала Тарасова, подойдя поближе. Через минуту она заняла такую позицию, чтобы можно было слышать, о чем они говорят. До нее донесся голос Тишкиной:
– Я знаю, что вы на пенсии, но вы все же могли бы из уважения ко всем нам посмотреть больных коз.
– Я уже сто раз повторял и повторяю в сто первый, – терпеливо нудил Бочкин, – что весь этот месяц я себя плохо чувствовал.
– Вы прекрасно себя чувствовали, чтобы загорать на своем шезлонге, а помочь людям у вас нет времени.
– Я был простужен, а солнечные ванны при простуде полезны, – невозмутимо ответил Бочкин и с отчаянием подумал: «Ну с чего это она ко мне прицепилась?» Вслух же сказал: – Послушайте, что вы от меня хотите? И вообще, кто вам разрешил шпионить за мной?
– Я еще буду у вас спрашивать разрешения, – фыркнула Тишкина. – Если бы у вас было воспаление легких, как вы утверждаете, вы бы еще носа из больницы не показывали. Помните, как в позапрошлом году. Да что там говорить, у вас просто воспаление лени, и вы пальцем не хотите шевельнуть…
Бочкин наконец вышел из себя:
– Послушайте, вы не смеете разговаривать со мной в таком тоне. В гробу я видал ваших проклятых коз! Я на пенсии и не обязан никого лечить. Я вообще здесь никому ничего не обязан. Ясно? И убирайтесь подобру-поздорову с моего участка. – Бочкин не на шутку распалился. – Отправляйтесь на свою автолавку, или куда вы там собирались.
Лицо Алены Александровны побелело от гнева.
– Хорошо, я уйду, – Тишкина цедила слова сквозь крепко стиснутые зубы, и было видно, что она едва сдерживается, – но знайте: у меня есть что рассказать о вас. Скоро вся деревня узнает, и тогда ваша репутация станет такой же грязной, как занавески в вашем доме. Сказав это, Тишкина повернулась и, гордо подняв голову, прошествовала к себе домой.
Бочкин задыхался от бешенства. Но его сейчас больше волновал другой вопрос. «Что эта старая ведьма узнала? – подумал он. – Неужели догадывается? Нет, не может быть, пугает. Да и откуда ей знать?» И, забыв об осторожности, поддавшись внезапно нахлынувшей злобе, довольно громко пробормотал:
– С каким удовольствием я бы свернул её мерзкую цыплячью шею.
Тарасова,
– А я к вам за семенами, – преувеличенно бодро сказала она. – Помните, вы мне обещали?
Тарасова взяла себя в руки.
– Да-да, пойдемте, конечно, я помню, – любезно процедила она. А про себя со злостью подумала: «Наверняка всё слышала. И еще эта её отвратительная улыбка. Теперь разнесёт по всей деревне. И все он, не умеет держать себя в руках, тряпка». Вслух же любезно спросила: – Кажется, скоро придет автолавка?
Глава 5
Сборный пункт Полянска
Перед Марией Николаевной Симагиной стояла очень сложная дилемма: рассказать мужу о подслушанной ссоре сразу же или повременить. Оба варианта имели свои преимущества. В первом случае она возложит всю ответственность на мужа, предоставив ему решать, как распорядиться этой пикантной информацией. Сама Мария Николаевна вовсе не желала уподобляться Ленке и прослыть за сплетницу. К тому же Михаилу Антоновичу не нравилось, когда его жена подслушивает. «Если же не сообщить мужу тотчас же, то можно упомянуть как-нибудь потом. Она скажет, что от кого-то услыхала, а от кого – уж и не помнит. Однако можно не рассказывать ему и вовсе, а пустить слушок». При мысли об этом Симагина довольно улыбнулась. Эту технику она знала великолепно. Задумавшись, она не заметила, куда идёт, и чуть не толкнула только что вышедшую из калитки Таисию Игнатьевну Сапфирову. Последняя любезно пожелала ей доброго дня и предположила, что если такая жара продлится всю неделю, то потребуется очень много воды, чтобы поливать огород и любимые цветы.
– Знаете, годы уже не те, – как бы извиняясь, сказала Таисия Игнатьевна. – Воду таскать тяжело.
Мария Николаевна пробормотала что-то подходящее случаю. Сапфирова взглянула на неё повнимательнее и улыбнулась.
– Ну, не буду больше вас задерживать. Вы, кажется, чем-то обеспокоены? – закинула она удочку.
– Да, то есть… нет. Простите меня, Таисия Игнатьевна, я очень тороплюсь.
– Ну, конечно, конечно. Я, знаете, сразу заметила, что у вас очень деловой вид.
Мария Николаевна Симагина и Таисия Игнатьевна Сапфирова недолюбливали друг друга. Сапфирова видела в Симагиной то, что другие не замечали: Симагина любила издеваться. Она делала это тонко, с безукоризненной вежливостью, всегда очень корректно. Вот и сейчас Сапфирова заметила на лице Марии Николаевны знакомую ей кривую полуулыбку.
«Наверняка подумывает о том, чтобы пустить очередную мерзкую сплетню», – с отвращением подумала Таисия Игнатьевна. Симагина иногда ловила на себе презрительный взгляд Сапфировой, и то, что последняя прекрасно раскусила ее характер, заставляло Марию Николаевну испытывать к Таисии Игнатьевне чувство, близкое к ненависти. Однако до открытых конфликтов у них никогда не доходило; во-первых, потому что Таисия Игнатьевна предпочитала ни с кем не ссориться, считая это занятие глупым и недостойным, а во-вторых, потому что она и Симагин были старыми и хорошими друзьями. Усилием воли Таисия Игнатьевна подавляла свою неприязнь к Марии Николаевне ради общения со своим старым другом, которое она находила очень приятным. Обе дамы прекрасно умели себя сдерживать, а потому Михаил Антонович никогда не замечал их взаимной неприязни.