Убийства в Уинкли / The Winkleigh Murders
Шрифт:
СЕДРИК. Ты говоришь про старый курятник?
ИМОГЕНА. Теперь это моя лаборатория. И куры – прекрасные объекты внушения.
БРОНУИН. Не гипнотизируй кур. Загипнотизируй Вилли. Мне очень хочется узнать, что творится в головах представителей низших классов.
ВИЛЛИ. Не надо меня гипнотизировать.
ИМОГЕНА. Вилли, ну, пожалуйста.
ВИЛЛИ. Давайте без меня, премного вам благодарен.
БРОНУИН. Да ладно тебе, Вилли. Поддержи компанию.
ВИЛЛИ. Я чиню часы с кукушкой вашей матери.
БРОНУИН. Часы починишь позже. Ей уже ни к чему знать точное время, так? Эти часы остановились аккурат в ту ночь, когда она повесилась на мельнице.
ЧАРЛЬЗ. Думаешь,
БРОНУИН. Отец пристрелил их из своего револьвера.
ЧАРЛЬЗ. Скорбя о вашей матери?
БРОУНИН. Нет, просто ненавидел часы с кукушкой. Не мог видеть, как птичка вылетает откуда бы то ни было, не отстрелив ей голову.
ИМОГЕНА. Вилли, ты должен глубоко заглянуть мне в глаза. Это все, что он тебя требуется. Или ты боишься глубоко заглянуть мне в глаза.
СЕДРИК. Я уверен, что боится. Его трясет, как испуганную суку.
ВИЛЛИ. Я ничего не боюсь.
ИМОГЕНА. Тогда сделай это. Сделай для меня. Ты это сделаешь, Вилли? Пожалуйста?
ВИЛЛИ. Ну… Ладно.
БРОНУИН. Хороший мальчик.
ИМОГЕНА. Подойди и сядь рядом со мной, Вилли. Давай.
ВИЛЛИ (подходя и садясь рядом с ИМОГЕНОЙ). Проводить эксперименты на сыне садовника. Я становлюсь человеческой салонной игрой.
ИМОГЕНА (берет руки ВИЛЛИ в свои). Теперь смотри мне в глаза. Не на мой нос. В глаза. Боже, у тебя такие красивые глаза. И выглядят знакомыми.
БРОНУИН. Конечно они выглядят знакомыми. Это глаза Вилли. Он всегда держал их под своими бровями.
ИМОГЕНА. Да, но внезапно они мне кого-то напомнили. Словно… (Короткая пауза).
ВИЛЛИ. И кого они вам напомнили?
ИМОГЕНА. Никого. Неважно. У кого есть карманные часы? Чарльз?
ЧАРЛЬЗ (протягивает ИМОГЕНЕ карманные часы). Только с возвратом. Мой дедушка выиграл их в покер у королевы Виктории.
БРОНУИН. Это был покер на раздевание?
ИМОГЕНА. Благодарю. (Покачивает часами перед ВИЛЛИ). А теперь, Вилли, расслабься и не отрывай взгляда от карманных часов, которые покачиваются из стороны в сторону. Твои веки тяжелеют. Становятся более тяжелыми при каждом покачивании. Ты впадаешь в глубокий сон. Очень глубокий сон. Теперь ты спишь. Когда я щелкну пальцами, ты сделаешь все, о чем я тебя попрошу. Готов? Раз, два, три. (Щелкает пальцами). Если ты загипнотизирован, скажи «беседка».
СЕДРИК. Беседка.
ВИЛЛИ. Вы загипнотизировали Седрика.
ИМОГЕНА. Как странно. Должно быть, Седрик исключительно легко поддается гипнозу.
ЧАРЛЬЗ. Этого следовало ожидать. У него интеллект моллюска.
ИМОГЕНА. Седрик, ты знаешь, где ты?
СЕДРИК. В гостиной особняка в Уинкли.
ИМОГЕНА. И ты знаешь, кто я?
СЕДРИК. Ты – Имогена.
ИМОГЕНА. И ты знаешь, кто ты?
СЕДРИК. Я – Екатерина Великая, Императрица Всея Руси.
ИМОГЕНА. Екатерина Великая?
СЕДРИК. И я без ума от своей лошади.
ИМОГЕНА. Седрик, прекрати. Если ты собираешься обратить все в шутку, то у нас сейчас другие планы.
СЕДРИК. На минуточку можно всех и посмешить, так? И мне совершенно не понравился твой комментарий насчет моллюска, Чарльз.
БРОНУИН. Однажды я была кем-то еще.
ИМОГЕНА. Что?
БРОНУИН. Однажды, в другое время, я была кем-то еще.
ЧАРЛЬЗ. Думаю, ты загипнотизировала Бронуин. Посмотри на нее.
ИМОГЕНА. Ты была кем-то еще? Правда? Кем ты была?
БРОНУИН. Она была совсем юной, и жила в замке или большом особняке. Со многими комнатами, лестницами и коридорами И по комнатам бегали лисы. И ее отец преследовал их. Иногда и служанок. И голоса брошенных детей шептали в пустых комнатах. А потом…
ИМОГЕНА. Что? Что случилось потом?
БРОНУИН. Тень упала на дом.
ИМОГЕНА. Тень? Какая тень? Ты про облако?
БРОНУИН. Нет. Не облако. Что-то летело по небу.
ИМОГЕНА. Что? Что летело по небу?
БРОНУИН. Что-то огромное, раздутое. Цепеллины. Цепеллины летели по небу. И поливали землю разъедающим дождем. И когда этот дождь падал на тебя, он растворял твою одежду. И ты оставалась голой, и тебя трясло от холода. Потом появились лисы. Они бежали по моему телу. Послышались охотничьи рожки, появились охотники, и я лежала голой в лесу. И лис смотрел на меня. И мне стало так стыдно, что из-за меня его ждет верная смерть. Потом собаки начали меня лизать. И появился Эдвард. И обнял меня, и поцеловал, и шепнул на ухо: «Бронуин, я должен тебе что-то сказать. Что-то ужасное».
ЧАРЛЬЗ. Разбуди ее.
СЕДРИК. Но она подошла к самому интересному.
ЧАРЛЬЗ. Имогена, разбуди ее. Разбуди немедленно.
ИМОГЕНА. Хорошо. Бронуин, когда я щелкну пальцами, ты проснешься и будешь чувствовать себя очень веселой и умиротворенной. Хорошо?
БРОНУИН. Хорошо.
ИМОГЕНА. Раз, два, три.
(Щелкает пальцами. Раскат грома. Полное затемнение).
(Дождь и гром. Красный цвет падает на ЧАРЛЬЗА, он в проявочной комнате, в крайнем правом углу зоны гостиной у авансцены).
ЧАРЛЬЗ. Красный свет способствует некоторым химическим процессам, которые необходимы при проявке. Однако, меня он тревожит, потому что наполняет голову образами той ужасной женщины, которая… И еще Эдварда в его комнате, часы тикают, револьвер на столе, вместе с фотографией… Одной из моих лучших… Смеющиеся Бронуин и Имогена в садовой беседке. Рядом с револьвером билет в театр на спектакль «Как жаль ее развратницей назвать». Алое пятно на ковре. Нет. Не должен думать сейчас об этом. Думай о Бронуин. Она выглядывает в окно у жимолости. Ее жаждут все, она отгораживается от всех, хотя что делает ночью, когда дождь барабанит по крыше и бежит по водосточным желобам этого древнего чудовища… Тайна сия велика есть для обитателей старинного дома ее отца. В моем сне я продираюсь сквозь заросли колючего кустарника на склоне холма, мучимый мыслью о ней. Шипы рвут мою плоть. Но при этом, разве я не освободился от агонии всех этих отказов и унижений Лондона? Лондон, фрагмент рухнувшей стены, ее лицо свете газового фонаря, прорывающегося сквозь туманную дымку. Она ест топленые сливки. Капелька пристает к верхней губе, где можно различить маленький шрам. След какой-то детской трагедии, несомненно. Но почему от этого шрама ее лицо становится еще более прекрасным? Мы больше всего любим несовершенности наших возлюбленных, потому что чувствуем: любить их можем только мы. Только так они становятся нашими, благодаря любви к тому, что портит их совершенство. Однажды, когда мы пили в другом месте, залитом красным светом, Эдвард упомянул мне про этот шрам. Кровь на ковре. Отчаянные крики той бедной женщины. Все это еще большая загадка, ставящий в тупик набор взаимосвязанных обрывков… (Скрип открывающейся двери, полоса света падает на ЧАРЛЬЗА). И что это вы, по-вашему делаете, открывая дверь? Теперь фотографии испорчены. Эй? Кто здесь? Есть здесь кто-нибудь?