Убийство церемониймейстера
Шрифт:
Голендеева вздохнула:
– Вы правы. Кто-то убил Устина Алексеевича… Скажите, вы уже нашли злодея?
– Нож в спину Дашевскому сунул некто Агейчев. Это бывший агент московской сыскной полиции, а теперь головорез. Его специальность – убийства на заказ.
– На заказ? – ахнула вдова. – Вы хотите сказать, что смерть Устина Алексеевича кто-то оплатил?
– Именно так.
– Но кто?
– Один из трех: или Дуткин, или Лерхе, или Арабаджев.
Мария Евдокимовна задумалась.
– Дуткин – это не тот ли простодыр со смешными усами,
– Да.
– А кто Арабаджев? Неприятный пошлец татарских кровей?
– Он самый.
– Этого я видела однажды. Было ощущение, что говоришь со змеей, готовой тебя укусить!
– Стало быть, он и есть сообщник убийцы? – не без сарказма спросил Лыков.
– Конечно! Потому как больше и некому. Очевидно, что толстяк – безобидное существо. А Викентий Леонидович – человек чести, он на такое не способен.
– Что же вы тогда, Мария Евдокимовна, променяли его на негодяя? Ведь Устин Алексеевич Дашевский, по правде сказать, ничтожество и подлец.
Голендеева налила большую рюмку кагора и выпила ее одним махом. Потом спохватилась:
– Не желаете?
– Лучше чаю.
Хозяйка подала гостю чашку, при этом она смотрела так, будто просила сочувствия.
– Опять вы правы, Алексей Николаевич. И это я заслужила. Да, виновата! Чего там! Все мое тщеславие, будь оно неладно. Молодая еще, хочется блистать, царить, ловить на себе мужские взгляды… Но разве это так уж плохо?
– Плохого ничего особенного нет. Вопрос – какой ценой? Ради светского успеха вы готовы были терпеть возле себя этого… Ложиться с ним в одну постель, передать в управление капиталы…
– Там было ослепление. От честолюбия у меня затмило разум! Мой покойный муж Флегонт Петрович взял меня еще очень юной. И не любил, а, как говорят крестьяне, жалел. Добрый был человек, баловал молодую супругу, ни в чем не отказывал. Только просил не изменять. Так вся молодость и прошла без любви… Я себя блюла, перед Флегонтом Петровичем совесть моя чиста, но… я тосковала. И когда он преставился, будто с цепи сорвалась! И тогда-то почувствовала свою женскую силу. Говорят, я действую на мужчин магнетически.
– Есть немного, – добродушно, как опытный ловелас, ответил сыщик.
– Я даже днем нарочно испытала свою силу на вас. И мне показалось, что не безуспешно!
Голендеева вдруг схватила Алексея за руку, крепко-крепко.
– Алексей Николаевич! Отыщите злодея, освободите от подозрения Викентия Леонидовича! А я найду способ отблагодарить вас за это.
Лыков прислушался: в боку не кололо. Он сидел и не пытался вырвать пальцы и никакого волнения не испытывал. Чары кончились.
– Вы в каком чине? – требовательно спросила вдова.
– Надворный советник.
– Я дам вам пять тысяч. Достаточно?
– А если Лерхе все-таки виновен?
– За пять тысяч вы должны будете об этом забыть. Вам ведь нужны деньги? Надворные не очень много получают…
– Понимаете, я удачно женился. Взял за супругой огромное имение в Варнавинском уезде. Доходу дает столько, что хватит
Голендеева убрала наконец руку, озадаченно посмотрела на сыщика. Потом упрямо тряхнула головой.
– Ладно. Деньги вас не интересуют. А что тогда? Есть более традиционный способ, которым женщина благодарит мужчину. Вы согласны на него? Правда ведь, я хороша собою?! Берите. Берите, не стесняйтесь! Можно прямо сейчас, авансом. Только выполните мою просьбу.
– Я авансы не принимаю, – спокойно ответил Лыков.
– Тогда возьмите свое потом, когда сделаете дело!
– Насчет потом будет видно потом. Я обдумаю ваше предложение… на досуге. А сейчас ответьте на мои вопросы. Я так и так буду искать сообщника убийцы и никогда не арестую невиновного. Поэтому судьба Лерхе зависит не от меня и не от вас. А лишь от него самого. Если он не замешан в злодеянии – пусть живет. Если замешан – пусть ответит.
– Хорошо. Спрашивайте.
– Вы правда дали Устину Алексеевичу некоторые обязательства?
– Увы, дала. Я металась между ними двумя. Один был приятнее, но другой обещал больше шансов на успех. Все началось с того, что Дашевский жестоко высмеял Лерхе. Сказал: тот «бумажный» дипломат. У Гирса их целая канцелярия. Они всю жизнь строчат мемории, никогда не выезжая дальше Сестрорецка, а потом толстые и лысые выходят в отставку. Оттого мои мечты о Париже и Лондоне ни за что не сбудутся. Викентий Леонидович – телок, он не умеет отстаивать свои интересы. Я сначала не верила. Потом вижу: Лерхе действительно застенчивый, в ущерб себе. И как быть? Выйти замуж за этого тихоню? Это значит расстаться с мечтами блистать в свете. А тут Устин Алексеевич принес письмо министра Двора, где было сказано, что именно он выбран церемониймейстером. Это склонило меня окончательно. И я… фактически это можно назвать согласием, да. Не так категорично, но у него появилось право говорить о свадьбе.
– А Лерхе? Он пытался с вами объясниться?
– Нет. Он был оскорблен, сильно оскорблен. И не счел возможным опускаться до объяснений. Я не виню его в том, что он назвал вам мое имя. Викентий Леонидович имеет право не щадить такую двуличную особу, как я. Притом сейчас ему надо спасаться от обвинений в убийстве.
– Лерхе на допросе отказался вас назвать. Мне пришлось затратить усилия, чтобы выяснить вашу личность самостоятельно.
– Вы говорите правду? – вдова стала заливаться краской прямо на глазах.
– Зачем мне лгать? Толстяк с дурацкими усами, Дуткин, смог вспомнить лишь ваши имя и отчество. Потом уже ему пришла на ум оговорка про лабазы в Мокрушах. Так я вас и нашел.
– Ах, какая я дура! Благородный, благородный Викентий Леонидович!
Вдова вскочила, отбежала к окну и стала тихонько, как обиженный ребенок, всхлипывать в носовой платок. Лыков невозмутимо отхлебывал чай. Наконец женщина взяла себя в руки и вернулась за стол.
– Благодарю вас за это важное для меня сообщение, Алексей Николаевич. Вы точно не хотите кагору? Нет? А я выпью.