Убийство из-за книги (сборник)
Шрифт:
– Вам надо выпить, друзья. Что вам налить?
– Нет, благодарю, – вежливо отказался Уэлман. Миссис Эйбрамс просто помотала головой.
– Но послушайте, – не унималась Бланш, – ведь у вас несчастье. Поверьте моему опыту, меня всю жизнь преследуют несчастья. Выпейте коктейль. Два стаканчика джина, один – сухого вермута…
– Заткнитесь, Бланш! – приказала миссис Адамс.
– Сама заткнись! – огрызнулась Бланш. – Это дружеская пирушка. Вам не заставить Корригана уволить меня, старая ябеда!
Я бы с радостью вышвырнул ее в окно. Пришлось вмешаться:
– Я правильно смешал вам этот коктейль, Бланш?
– Конечно.
– Зовите меня Арчи.
– Конечно,
– Хорошо, и сейчас я тоже поступаю правильно. Я всегда все делаю правильно. Как по-вашему, я бы оставил миссис Эйбрамс и мистера Уэлмана вопреки их желанию без выпивки?
– Нет, конечно.
– Значит, договорились. – Я повернулся направо, поскольку раньше пообещал миссис Эйбрамс, что Уэлман будет первым. – Мистер Уэлман, я рассказал этим дамам про дело, которое мы расследуем с мистером Вульфом, и они заинтересовались отчасти из-за того, что служат в этой самой конторе, где служил Леонард Дайкс. Я сказал, что вы с миссис Эйбрамс поджидаете мистера Вульфа, и подумал, что, быть может, вы согласитесь рассказать нашим гостьям о вашей дочери Джоан. Я надеюсь, вы не против?
– Нет, нисколько.
– Сколько лет было Джоан?
– Ей было двадцать шесть. Двадцать девятого ноября был ее день рождения.
– Она была вашим единственным ребенком?
– Да, единственным.
– Она была хорошей дочерью?
– Лучше ее не было на всем белом свете.
Неожиданно – по крайней мере, для меня – нас прервали. Миссис Эйбрамс негромко, но ясно отчеканила:
– Она была нисколько не лучше, чем моя Рейчел.
Уэлман улыбнулся. Мне прежде не приходилось видеть, как он улыбается.
– Мы с миссис Эйбрамс уже обменялись впечатлениями. Мы сравнивали наших дочерей. Я согласен, не будем спорить. Ее Рейчел ничем не уступала моей дочери.
– Тут не о чем спорить, – поспешно вмешался я. – А какие планы строила Джоан: выйти замуж, продолжать карьеру или еще что?
– Боюсь, что точно не знаю, – промолчав, ответил мистер Уэлман. – Я же говорил вам, что она закончила Смитовский колледж с отличием.
– Да.
– Одно время она дружила с симпатичным молодым человеком из Дартмута, и мы даже думали, что они обвенчаются, но у нее тогда еще молоко на губах не обсохло и, слава богу, хватило ума это осознать. А здесь, в Нью-Йорке, она служила в этом издательстве почти четыре года, она нам писала в Пеорию о разных…
– А где эта Пеория? – спросила Бланш Дьюк.
Уэлман хмуро посмотрел на нее:
– Пеория? Это город в штате Иллинойс. Джоан писала нам о разных молодых людях, с которыми знакомилась, но нам казалось, что она не готовится к семейной жизни. Мы-то считали, что уже пора, во всяком случае ее мать так думала, но Джоан, по-видимому, полагала, что ее ждет карьера в издательстве. Она получала восемьдесят долларов в неделю, вполне прилично для двадцатишестилетней девушки, и в августе прошлого года, когда я приезжал в Нью-Йорк, Шолл сказал мне, что они очень надеются на нее. Как раз вчера я вспоминал об этом. Мы с ее матерью тоже надеялись на нее… – Он нагнулся вперед, посмотрел на миссис Эйбрамс, потом снова на меня. – Мы обсуждали это наверху с миссис Эйбрамс. Она чувствует то же самое, только у нее прошло всего два дня, и она еще всего не осознала. Я сказал ей, что, если вы дадите мне блокнот и карандаш и попросите записать все, что я помню о Джоан, готов держать пари, что припомню десяток тысяч, даже больше ее поступков и слов, замыслов и настроений. Вы не представляете себе, что значит иметь дочь.
– Да, вы правы. Вам есть что вспомнить.
– Верно. Я до того додумался, что уже начал себя спрашивать: а вдруг это наказание свыше за то, что слишком гордился ею? Но это не так – я вовсе не считал ее ангелом. Грехов за ней водилось с лихвой… Ребенком ей случалось лгать и изворачиваться, да и когда она выросла, она далеко не всегда поступала так, как мне хотелось, но я задал себе вопрос: могу ли я, положа руку на сердце, попрекнуть ее хоть одним неблаговидным поступком? И понял: нет, не могу.
Он умолк и начал обводить взглядом моих гостей. Не спеша, словно искал в каждом лице понимания.
– Нет, не могу, – твердо повторил он.
– Значит, она была само совершенство, – заметила Клэр Бэркхардт.
Думаю, она не хотела съязвить, но Бланш Дьюк пришла от ее реплики в ярость.
– Заткни свою глотку, ты, вундеркинд из вечерней школы! – обрушилась она на Клэр. – У человека горе! Он потерял дочь! Или ты тоже окончила колледж с отличием?
– Я никогда не училась в вечерней школе, – негодующе возразила Клэр. – Я закончила Олифантскую частную школу бизнеса!
– Я вовсе не говорил, что она была совершенством, – сказал Уэлман. – Нередко мне казалось, что она ведет себя неправильно. Впрочем, что бы я вам ни рассказывал, ее уже нет в живых, и теперь все изменилось. Но в ней, будь это в моей власти, я не стал бы менять ничего, ни единой черточки. Вот посмотрите на себя… сколько вы выпили… Будь здесь ваши отцы, вряд ли бы они одобрили это. А теперь представьте, что сегодня вечером вас убили и родители отвезли вас домой и похоронили… Неужели после этого вы можете подумать, что они упрекнули бы вас в пристрастии к спиртным напиткам? Конечно нет! Они будут помнить о вас только самое лучшее, только то, чем могли бы гордиться… – Он вытянул шею. – Не так ли, миссис Эйбрамс? Ведь именно так вы относитесь к вашей Рейчел?
Миссис Эйбрамс подняла голову. Обратилась она даже не к Уэлману, а скорее ко всем присутствующим:
– Как я отношусь к моей дочери Рейчел? – Она покачала головой. – Прошло всего два дня. Буду с вами искренна. Пока говорил мистер Уэлман, я сидела и думала. Моя Рейчел спиртного в рот не брала. Если бы я хоть раз увидела, что она выпивает, я не пожалела бы крепких слов, чтобы отругать ее как следует. Даже страшно представить, как бы я вышла из себя. Но вот сейчас, сиди она здесь с вами за столом и выпей столько, что не узнала бы собственную мать, я бы сказала ей: «Пей, доченька! Пей на здоровье!» – Она судорожно сжала руки. – Не хочу кривить душой, но, быть может, я путано говорю. Вдруг вы не поняли, что я хочу сказать…
– Мы поняли, – еле слышно прошелестела Элинор Грубер.
– Мне повезло больше, чем мистеру Уэлману, у меня есть еще две дочери. Деборе шестнадцать, она у меня толковая, кончает школу. А Нэнси двадцать, она учится в колледже, как Джоан, дочь мистера Уэлмана. Они поумнее, чем Рейчел, и более шустрые. Рейчел, конечно, не получала восемьдесят долларов в неделю, как Джоан, ведь ей приходилось платить за аренду конторы и прочее, но все же зарабатывала она неплохо, однажды вышло даже сто двадцать долларов за неделю, правда ей пришлось засиживаться допоздна. Вы только не думайте, что я заставляла ее трудиться до изнеможения. Некоторые наши друзья так считают, но они ошибаются. Рейчел радовалась, что ее сестренки такие головастые, и она сама уговорила Нэнси поступить в колледж. Когда у нее случался дополнительный заработок, я твердила: «Купи себе, наконец, новое платье или прокатись куда-нибудь», а она только смеялась и отвечала: «Что ты, мамуля, я труженица». Она звала меня мамулей, а Нэнси и Дебора зовут меня мамой – вот и вся разница. – Она снова стиснула руки. – Вы знаете, что прошло всего два дня с тех пор, как ее не стало? Знаете?