Убийство Кирова. Новое расследование
Шрифт:
Вышинский: Как увязывалась у Зиновьева и Каменева террористическая деятельность с марксизмом?
Рейнгольд: У Каменева в 1932 году в присутствии ряда членов объединенного троцкистско-зиновьевского центра Зиновьевым обоснована необходимость применения террора тем, что хотя террор и не совместим с марксизмом, но в данный момент это надо отбросить. Других методов борьбы с руководством партии и правительства в данное время нет. Сталин объединяет всю силу и твердость теперешнего партийного руководства. Поэтому в первую голову надо убрать Сталина. Каменев развивал ту же теорию, говоря, что прежние методы борьбы, а именно: завоевание масс, верхушечные комбинации с правыми, ставка на хозяйственные трудности — провалились. Поэтому единственным методом борьбы являются террористические действия
Троцкий неоднократно заявлял в печати и на слушаниях комиссии Дьюи, что он неизменно выступал против «террора» — на английском языке, против применения насилия и убийств в отношении политических противников. Словами адвоката Троцкого Гольдмана:
Обвинение в индивидуальном терроре, как будет показано на основании многочисленных статей Троцкого, начиная с 1902 г., непосредственно противоречит всему стремлению его мысли, его политическому образованию, урокам его революционного опыта и, наконец, всей традиции русского марксизма (Case of Leon Trotsky, 1-е заседание, с. 11).
Троцкий много раз выступал против террора. Почти все 7-е заседание слушаний комиссии Дьюи было посвящено этой теме. Например:
28 декабря 1934 г. через четыре недели после убийства Кирова Троцкий писал в «Бюллетене оппозиции»:…Если марксисты категорически осудили индивидуальный терроризм… даже когда выстрелы были направлены против агентов царского правительства и капиталистической эксплуатации, то тем непреклоннее они осудят и отвергнут преступный авантюризм терактов, направленных против бюрократических представителей первого государства рабочих в истории (Case of Leon Trotsky, 7-е заседание, с. 259–260).
Седов посвятил главу 10 своей «Красной книги» [78] тому, чтобы продемонстрировать, как решительно выступал Троцкий против террора.
Стать теперь на путь индивидуального террора — отказаться от марксизма, значило бы для Троцкого не только отказаться от самого себя, но и превратить в ничто плоды сорокалетней революционной работы. Это значило бы политически покончить с собой.
Уже в связи с выстрелом Николаева мы, коммунисты-интернационалисты, самым беспощадным самым решительным образом, осуждаем индивидуальный террор. Сегодня мы больше, чем когда бы то ни было, стоим на этой точке зрения. Если Сталин своей политикой, режимом и истреблением оппозиции может создать террористические настроения, то революционный долг повелительно диктует большевикам-ленинцам снова со всей энергией повторить: путь индивидуального террора — не наш путь, он мог бы быть только путем гибели революции [76] (Седов 70, 72).
78
Sedov L. Livre rouge sur le proces de Moscou.
– Paris: editions Populaires, 1936.
76
Русскоязычные цитаты взяты из статьи в «Бюллетене Оппозиции» № 52–53 (октябрь 1936 г.). Эта статья является оригиналом того текста, который был впервые опубликован Седовым по-французски под названием «Красной Книги».
В беседах с биографом Троцкого Феферманом бывший секретарь Троцкого Ян ван Хейеноорт рассказывал, что он настаивал на том, что, по его мнению, Сталина нужно было убить, но Троцкий никогда не рассматривал этого.
Когда он позднее описывал огромное количество работы, которое пришлось проделать троцкистам, чтобы подготовиться к слушаниям [т. е. Комиссии Дьюи], ван Хейеноорт написал странное предложение: «Нет нужды говорить, во всей этой работе не было ничего сфальсифицировано, не было ничего скрыто». Почему нет нужды говорить? Почему Троцкий, бывший военный комиссар, не замыслит возвращение? Почему не будет многих заговоров против Сталина тех, кто раньше остро и болезненно осознавали его дьявольскую жестокость и привычку полагаться лишь на свой ум?
Через пятьдесят лет после Московских процессов ответ ван Хейеноорта на такие вопросы был эмоциональным и экспрессивным:
Да, это в точности мое мнение…. Но Троцкий всегда говорил: «Мы против индивидуального терроризма». Я говорю, что это чушь. Конечно, Сталина следовало устранить (Feferman. Politics, logic, and love. P. 140).
Однако нам известно, что, как и Каменев, Седов на самом деле считал, что «террор» — это тактика, свойственная марксистам. Марк Зборовский был агентом НКВД, которому удалось завоевать доверие Седова. Зборовский писал рапорты своему руководству, работая в качестве одного из ближайших сотрудников Седова. В рапорте от 8 февраля 1937 г. Зборовский написал:
22 января Л.Седов во время нашей беседы, у него на квартире, по вопросу о 2-м московском процессе и роли в нем отдельных подсудимых (Радека, Пятакова и др.) заявил: «Теперь колебаться нечего. Сталина нужно убить».
Для меня это заявление было настолько неожиданным, что я не успел на него никак реагировать. Л. Седов тут же перевел разговор на другие вопросы.
23 января Л. Седов в присутствии моем, а также Л. Эстриной бросил фразу такого же содержания, как и 22-го. В ответ на это его заявление Л.Эстрина сказала «Держи язык за зубами». Больше к этому вопросу не возвращались.
В рапорте с датой, написанной на нем от руки, 11 февраля 1938 г., но которая, возможно, относится к предыдущему году -1937, Зборовский докладывал опять:
С 1936 г. «сынок» не вел со мной разговоров о терроре. Лишь недели две-три тому назад, после собрания группы, «сынок» снова заговорил на эту тему. В первый раз он только старался «теоретически» доказать, что терроризм не противоречит марксизму. «Марксизм» — по словам «сынка» — отрицает терроризм постольку, поскольку условия классовой борьбы не благоприятствуют терроризму, но бывают такие положения, в которых терроризм необходим». В следующий раз «сынок» заговорил о терроризме, когда я пришел к нему на квартиру работать. Во время читки газет «сынок» сказал, что, так как весь режим в СССР держится на Сталине, то достаточно убить Сталина, чтобы все развалилось. Эту мысль он высказывал и раньше, но до последнего раза он никогда ее так четко не формулировал. В этот последний раз он неоднократно возвращался к этому и особенно тщательно подчеркивал необходимость убийства тов. Сталина.
В связи с этим разговором «сынок» спросил меня, боюсь ли я смерти вообще и способен ли я был совершить террористический акт. На мой ответ, что все это зависит от необходимости и целесообразности, сынок сказал, что я не совсем верно понимаю, что такое «настоящий» террорист, и начал мне объяснять, какими должны быть люди, подходящие для исполнения терактов.
Переходя к тактике террора, он остановился на кадрах, считая, что это основное. Террорист — по словам «сынка» — должен всегда быть готовым к смерти, смерть должна быть для террориста ежедневной реальностью, причем эту тезу он иллюстрировал примером психологии народовольцев. Причем при этом он бросил реплику, что я — по его мнению — человек слишком мягкий для такого рода дел [79] .
79
Costello, John, and Oleg Tsarev. Deadly Illusions.
– NY: Crown, 1993. P. 283, 469 n. 44; Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. — М.: «Международные отношения», 1995. С. 322–323, прим. 44; с. 531 (русская версия). Остальные тексты рапортов Зборовского представлены в точных копиях в архиве Волкогонова (Библиотека Конгресса. Вашингтон, США). Этот архив содержит также точные копии отчетов, опубликованных Костелло и Царевым, тем самым подтверждая, что они те же самые.
Седов, конечно же, отражал здесь мнение своего отца. Сам Седов не имел политической организации и целей, независимых от таковых его отца, главным, а по очень деликатным вопросам и единственным доверенным лицом которого он был.
В своих показаниях на процессе Смирнов заявил, что сначала Седов на встрече с ним в 1931 г., а потом и Троцкий через Гавена, одобрили и поддержали насилие («терроризм»), как единственный способ захвата власти. В своей «Красной книге» Седов признал, что он встречался со Смирновым в Берлине в июле 1931 г. (Седов 96). Рапорты советского агента Зборовского о том, что Седов предлагал убийство, и в частности убийство Сталина, совпадают с показаниями Радека и других о том, что Троцкий рекомендовал им в письмах и сообщениях. Благодаря расследованиями Пьера Бруэ, самого выдающегося троцкистского ученого своего времени, мы знаем тоже, что Троцкий действительно виделся с Гавеном, хотя он и публично отрицал таковой встречи с ним.