Убийство на Неглинной
Шрифт:
– Среди самых разных версий, – стараясь быть спокойным, сказал Турецкий, – имеется и та, по которой, извините, в устранении Нечаева были якобы заинтересованы и вы. Естественно, версия непроверенная.
– Слухами не пользуюсь, – жестко ответил Михеев. – И вам не советую. Я знаю немало достаточно цивилизованных способов отстранения несправившихся с делом сотрудников. Но никак не уст-ранения. И я бы не советовал сталкивать лбами Потапова, скажем, и Михеева. Об этом, разумеется, говорят, и даже в этом доме. Но я уже говорил о своем отношении к слухам. Извините, время.
Михеев внимательно прочитал записанные Турецким свои показания.
– Вы можете спросить меня, зачем все это? – Он ткнул своей авторучкой с большим золотым пером
Михеев поднялся, снова пожал Турецкому руку и, провожая его к двери, вдруг остановился посреди кабинета и сказал:
– Есть такая компания – «Русская нефть», попробуйте обратить на нее внимание. Примите это как дружеский совет, но постарайтесь не лезть на рожон. Всего доброго! – и вернулся к своему столу.
В наш век гнушаться даже малой информацией – серьезный грех. Так думал Турецкий спускаясь в холл Белого дома. «А смотри, как интересно, Александр Борисович! Ведь Михеев-то, как и все остальные, тоже ищет свой фарт, свою удачу… хотя в его-то положении – зачем? И ведь тоже побаивается. Что ж это за сила такая?! Может быть, подсказка с „Русской нефтью“ имеет и свои далеко идущие цели?»
ПОТЕРИ И ПРИОБРЕТЕНИЯ
Юра Смирнов заканчивал допрос Анатолия Софроновича Афонина, то бишь Афони. С его предшественником разобрались быстро: Жора с трудом вспомнил, что зовут-то его Георгием Алексеевичем Кудриком. Что вообще-то он люберецкий, но в силу обстоятельств примкнул к таганским ребятам. Причину, как ни силился, назвать не мог. Словом, это был классический образец «быка» – вес девяносто килограммов, позади восьмилетка, «качалка» в Люберцах, затем два года исправительных работ по статье двести шестой, а через короткое время – трояк, по статье двести десятой: вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность. Своего ума не хватило, пришлось самому в «быки» податься.
У Афони была биография почище, поспокойней, обошлось без отсидок. Пока все было впереди. Начиная допрос, Юра внимательно прослушал Афонину магнитофонную исповедь, отметил для себя несколько пунктов, по которым можно было углублять свои знания по части Афониной биографии, и чтобы у Анатолия Софроновича вдруг не появилось настойчивого стремления отрицать записанное на магнитофонную пленку, как выбитое из него под угрозой смерти, сделал этот текст достоянием протокола.
Говоря воровским языком, Афоня уже успел заложить своего хозяина, а теперь Юре оставалось лишь уточнять те или иные эпизоды. Важным моментом оказалось признание Афони, что таганские не раз сотрудничали с охраной фирмы «Юнона». И это было законным образом зафиксировано в протоколе допроса. Но, как ни старался следователь, все же не удалось добиться правды по поводу адресата, доставившего груз кокаина в Москву. Афоня готов был божиться, что ничего не знает. Ему было приказано подойти к седьмому вагону поезда «Дагестан», который приходит на Павелецкий вокзал, и забрать у пассажира, ехавшего в третьем купе, кейс. И больше ничего, никаких слов. Пассажир передаст посылку для Алексея. И все было бы нормально, но на самом выходе с вокзала Афоня вдруг заметил ментов с собаками, которые вполне могли совершать облаву на наркоту. Пришлось быстро уйти в хвост состава, а там – через пути. Машина осталась на площади, но к ней он решил не возвращаться, схватил левака и рванул на Неглинную, где – он твердо знал – квартира латышки пустует и опечатана. Только его это не останавливало: Афоня имел пульт-брелок, который открывает тайную дверь в квартиру. Где взял? Да Полина ж и дала, говорила: у подружки золота, как у дурака махорки. Да вот не получилось ничего – бабу ту «замочили», а потом ментовка прошлась, все выгребла. В общем, сообщил с Неглинной хозяину, что едва ушел с грузом, и боялся, как бы хвоста не притащить. Хозяин велел посмотреть, что ментам надо от Полины, а потом забрать ее и вместе с марафетом доставить к нему. Но следак оказался ушлый, такую гонку затеял, что совсем было потеряли его. Выручило то, что девка была уже под кайфом, а в таком состоянии у нее одна мысль: где бы да с кем бы. Вот и вычислили…
Нового больше не было, и Юра решил закончить допрос.
Подписав страницы протокола, Афоня в ожидании уставился на следователя. Но тот вызвал конвоира и приказал отвести Афонина обратно в камеру. «Скоро отпустим», – сказал на прощание.
А тут как раз позвонил Грязнов, интересовался ходом допросов. Узнав, что они закончились, созвонился с Кистеневым и сказал, что условия договора готов выполнять. Где Николай Парамонович?
– Да чего ты, Грязнов! Слову авторитета уже не веришь?! – возмутился было Леха. – У себя дома сидит твой стукач. Но пусть теперь меняет работу – покоя ему от братвы не будет.
– Это в наших силах, Кистенев. Сейчас я ему перезвоню, и если ты сказал правду, можешь присылать на Петровку гонцов за своими.
– Не велики баре, сами добегут, – презрительно ответил Леха и смачно выругался. – А и ты не шибко радуйся, Грязнов, не одному тебе чихуня.
– Ты о чем? – насторожился Вячеслав Иванович. Что обозначает этот воровской термин, он знал: специалистка по части орального секса. Но почему этот вопрос возник у уголовника?
– А тебе скоро доложат, Грязнов. Но учти, твое слово – твердое.
Грязнов не стал дальше тянуть резину, разгадывая воровские загадки, и перезвонил Парамонычу. Осведомился о здоровье.
– Да более-менее, Вячеслав Иванович, – как-то неохотно откликнулся тот.
– Ты один? – и, чувствуя, что Парамоныч замялся, добавил: – Скажи там кому-нибудь из них, что Грязнов хочет говорить. Пусть трубку возьмут.
– Ну, слушаю, – раздался через полминуты ленивый голос, «бык» еще и чавкал – видно, жвачку жевал.
– Говорит начальник МУРа Грязнов. Через десять минут ваши будут на свободе. Поэтому выметайтесь из квартиры. Можете позвонить Кистеневу. Все.
После этого содержательного разговора Грязнов связался с Турецким и попросил его дать Юре соответствующее указание отобрать у бандитов подписку о невыезде и дать им обоим под зад. Но, давно привыкнув держать все под собственным контролем, снова нашел Юру и поинтересовался, выполнено ли указание Александра.
Юра порывался что-то сказать, но Грязнов не хотел больше ничего слышать про этих бандитов. Наконец, Юра пробился:
– Вячеслав Иванович, я о другом. У нас серьезный прокол случился.
– Ну что еще?
– Я сейчас, ну две минуты назад, звонил своей… приятельнице, той, что в Доме кино работает, которая, кстати, нам и со Скибой помогла. А она вдруг заявляет: чего это ты каких-то мужиков ко мне подсылаешь? Они, говорят, на тебя ссылаются и ищут почему-то опять Полину. Я ничего не понял. Оказывается, это не они, а сама она их спросила: вы от Юры, что ль? Ну они: ага, мол, от него. Галка и стала помогать им разыскивать Полину. А тут она сама возьми да позвони ей. Ты, говорит, где? Тебя тут ищут! Из прокуратуры. Она назвала адрес, те и помчались.
– Что?! – заорал Грязнов. – Когда это было?
– Галка сказала, наверное, с час назад, может, больше. А что?
Вот когда понял Грязнов смысл фразы Кистенева. Но ничего уже поделать не мог: слово начальника МУРа должно всегда оставаться крепким. Телефон в той квартире, куда он отвез Скибу, упорно молчал. Хотелось так выматериться, чтоб небу тошно стало. Ведь говорил же дуре! Ну что ты скажешь…
Через полчаса Грязнов был уже на Большой Академической. Его сияющий милицейский «форд» прокатился вдоль фасада длиннющего дома на двенадцать подъездов и остановился у последнего. Здесь на лавочке сидели несколько пожилых женщин, носителей самой правдивой информации. И на машину, и на представительного ее пассажира, естественно, немедленно перенесли все свое внимание.