Убийство на Неглинной
Шрифт:
– Ну вот видите, оказывается, нет и причины для суровых мер с вашей стороны!
– Хочу вам напомнить, что на зарубежные счета вами – только по этим вышеперечисленным операциям – было отправлено свыше ста миллионов долларов. О том, чьи это счета, разговор состоится чуть позже. Во время ревизии, проведенной как в «Байкале», так и в дочерней фирме, осуществлявшей перекачку нефти за границу, были изъяты контракты, счета по которым вы, Владлен Давыдович, якобы оплачивали. Проверки, с использованием весьма компетентной помощи Интерпола, показали, что заявленных в контрактах фирм попросту не существует на свете. Это те самые однодневки, с помощью которых и осуществляется перекачка валютных средств из России в западные банки. Или секретным партнерам. Таким образом, мы имеем налицо факты хищения валютных средств в особо крупных размерах. Я повторяю, к вопросу, на чьи конкретные счета переводилась валюта, мы вернемся позже. Тут мы имеем ряд установленных фактов, кое-какие необходимые сведения еще предстоит получить от
Втроем вышли из кабинета заместителя генерального, и Турецкий пригласил пройти к себе.
Суров, надо было отдать ему должное, оценил проведенную работу по достоинству. Перелистав следственные и оперативные материалы и останавливаясь на отдельных, он закрыл обложку, задумчиво поглядел в окно и медленно произнес:
– Да, здесь пахнет серьезным… Но вы сказали, что у вас имеются встречные предложения? Как я должен расценить это заявление?
– Как призыв к сотрудничеству, – сказал Аленичев.
– Это понятно. Об этом я догадывался, когда меня пригласили подъехать для разговора. Иначе, полагаю, наряд милиции прибыл бы?
– В этом не было никакой нужды. О вас имеются отзывы как о человеке умном и проницательном. Деловом, но не лишенным и эмоций. Лично у меня возникло предположение, что все это, – Аленичев указал пальцем на материалы, – явилось результатом каких-то обязательств, данных вами некоему лицу. Или группе лиц. Не так ли?
Суров, помолчав, кивнул.
– Тогда, может быть, имеет смысл разобраться более детально именно с этой стороной дела? Скажу вам совершенно откровенно, что сейчас разработаны новые правила, которые в настоящий момент уже внесены на утверждение Государственной Думой. В них, в частности, одним из серьезных пунктов значится освобождение от уголовной ответственности лица, сотрудничающего с органами правопорядка и активно помогающего выявить механизм совершения преступления. Я объясняю понятно?
– Да уж куда более! – не без иронии отозвался Суров.
– Тогда, может быть, есть смысл вернуться к самому началу?
– У вас не найдется воды… попить?
– Может быть, чай? Кофе? – спросил Турецкий.
– Просто пить хочется, – словно бы виноватым голосом сказал Суров. – Сейчас не до кофе.
Турецкий взял с подоконника бутылку «Боржоми» и стакан. Вернулся, поставил перед Суровым. Тот налил, несколько судорожно сделал два-три глотка и сказал:
– Боюсь, мне придется начать издалека. Я понял суть вашего предложения, господа, и полагаю,что иного выхода у меня, в сущности, уже и нет. Если вы готовы выслушать, я постараюсь изложить некоторые факты собственной биографии с той краткостью, которая не помешает, с одной стороны, пониманию логики событий, а с другой – может статься, что-то действительно объяснит.
История, рассказанная Суровым, началась в октябре 1993 года. Если быть предельно точным, поправился он, то тридцатого сентября. В этот день, вернее, в ночь на первое октября Белый дом окружали со всех сторон хилые баррикады из труб, досок, бетонных блоков. С той стороны, за полицейскими железными барьерами, уже становились привычными шеренги милиционеров с автоматами на ремнях поперек груди. Улочки, ведущие к Белому дому, были перегорожены военными грузовиками и бронетранспортерами с крупнокалиберными пулеметами. Защитников парламента, которые пытались прорваться сквозь кордоны военных и милиции, ударами полицейских дубинок загоняли обратно, в блокированное пространство. То есть большинству осажденных становилось ясно, что власть уже решилась на обильное кровопускание, ее всячески подбадривала и призывала к «решительным действиям» – «раздавить гадину!», «уничтожить зверье!» – бывшая так называемая народная совесть в лице демократов-реформаторов, писателей-правозащитников и других представителей вечно хрупкой российской интеллигенции. По некоторым сведениям, щедрые посулы президента офицерам Таманской и Кантемировской придворных дивизий дали свои результаты, и гвардия готовилась открыть пальбу по собственному парламенту. До кровавой развязки – все уже видели – оставались дни, если не часы.
Белый дом в те трагические для России дни представлял собой довольно сложный политический и хозяйственный организм. Помимо депутатских групп, размещавшихся в этом Доме Советов – он, кстати, именно так и назывался тогда, это уж потом жополизы, желая вычеркнуть из истории позорные для себя страницы, как всегда, по-холуйски переименовали здание на американский манер, – находилось множество различных вспомогательных служб, организаций, а также отдельных офисов, принадлежащих руководству президентской администрации, кабинету министров и другим не менее важным «конторам». В соответствии с принадлежностью к той или иной политической группировке обитатели Дома в последние сентябрьские дни либо покидали обесточенное и обезвоженное здание, либо становились в ряды его защитников. Однако и тем и другим уже грозили крупные неприятности, поскольку стала известна установка Главного управления внутренних дел: действовать крайне жестоко, применяя силу даже там, где этого не требовалось. Вывод понятен.
Но и жизнь не стояла на месте: продолжали работать банки, выплачивались кредиты, подписывались договоры и контракты. Все это требовало соответствующих подписей и печатей, официальной и неофициальной поддержки тех или иных государственных лиц. С одним из таких срочных дел Суров в последних числах сентября сумел пройти в здание парламента, где имел обстоятельную беседу с одним из руководителей Контрольного управления аппарата президента Валерием Владимировичем Савиным. В конце обменялись впечатлениями о происходящих событиях с той и другой стороны. Не одобряя действий вице-президента Руцкого и главы парламента Хасбулатова, Савин был категорически против и силовых действий президента и его окружения. Но Суров, крепко завязанный в ту пору с фирмой «Росвооружение», отлично знал позицию представителей основных силовых структур и потому, предвидя скорую и беспощадную развязку, предложил Савину свою помощь. Пока еще покинуть здание было немного легче, чем войти в него. Через считанные часы все стало наоборот. Савин поблагодарил за желание помочь и обещал подумать. К счастью, он имел радиотелефон и мог короткое время им пользоваться, поскольку спецслужбы почти тут же перебивали разговоры какофонией помех. Все остальные телефоны в здании были отключены.
Во второй половине дня тридцатого сентября Савин позвонил Сурову и сказал, что готов немедленно принять его предложение. «Сколько вас», – успел спросить Владлен и услышал сквозь ворвавшийся вихрь свиста и воя: «Пятеро».
Операция по вызволению Савина и четверых его коллег, так предполагал Владлен, была проведена с блеском и в лучших традициях западно-совковых шпионских историй.
Место перехода «границы» было выбрано там, где она охранялась наименее надежно, одними милицейскими силами, – в районе американского посольства. Сюда, к кирпичному забору, окружающему жилые дома сотрудников посольства, в районе полуночи подъехали две машины: «форд» и «скорая помощь». Суров сопровождал сотрудника швейцарского посольства в Москве, которого с успехом изображал переводчик суровской же фирмы. Мягко выражаясь, не совсем трезвым офицерам милиции, командовавшим данным оборонительным участком, приехавшие представились в качестве граждан нейтральной Швейцарии, доставивших очередную партию гуманитарной помощи усталым и голодным людям. Офицеры, естественно, пожелали посмотреть, так ли это, и убедились, что их не обманывают: в салоне «скорой помощи» было несколько десятков ящиков с консервированным мясом, овощами и компотами, минеральная вода и четыре ящика виски. Началось выяснение, по какому праву и вообще в связи с чьим распоряжением проводится акция. «Швейцарец» объяснялся по-французски и по-немецки, милиция не понимала, и Сурову приходилось старательно «переводить» возмущенные речи важного чиновника из нейтральной страны, стараясь при этом никак не задеть честь советского, пардон, российского полицейского офицера. Частое повторение термина «нейтралитет» оказало свое действие: полицейские офицеры задумались и, осененные неожиданно открывшимися возможностями, сделали встречное предложение. Нейтралитет – он же для всех нейтралитет! А несчастная, мокнущая под холодным ночным дождем милиция – она разве не усталая и не голодная? Где мировая справедливость? Швейцарский представитель, которому что-то втолковывал переводчик, отведя его в сторону, возражал, но, заметно, все менее и менее пылко.
Вернувшись к офицерам, Суров заявил, что передаче гуманитарной помощи другой стороне мешает одно небольшое и, возможно, легко устранимое обстоятельство. Дело в том, что в здании парламента находится некоторым образом в заложниках группа советских работников швейцарской благотворительной фирмы. Они прибыли туда еще позавчера с подобной же миссией и теперь не могут покинуть здание. Их немного, всего пятеро. Представитель фирмы делает заявление, что в случае их немедленного освобождения гуманитарный груз может поступить в распоряжение господ полицейских офицеров для раздачи питания нижним чинам. Все, вопрос был немедленно решен. Суров получил разрешение пройти за полицейский кордон для исполнения гуманитарной миссии по освобождению невольных заложников.
Во втором часу ночи изнемогавшие от нетерпеливого желания «произвести раздачу питания нижним чинам» господа полицейские офицеры охотно, даже не заботясь о проверке документов, выпустили группу российско-швейцарских тружеников, одетых в фирменные плащи, предусмотрительно захваченные с собой Суровым. Ящики тут же перекочевали из «скорой помощи» в милицейский автобус, а старший офицер без колебаний расписался в поданной щепетильным иностранцем ведомости о вручении гуманитарного груза в количестве… ящиков.