Убийство на улице Дюма

Лонгворт Мэри Лу

– Да-да, – ответил Верлак, не скрывая нетерпения.

– Орудие было деревянным, – продолжил Буве, наслаждаясь эффектной паузой.

– Эмиль, говорите уже.

– Старого дерева.

– Старинное?

Буве улыбнулся, слыша в голосе судьи раздражение.

– Можете назвать его старинным. У меня есть друг в лаборатории, где занимаются датировкой таких вещей.

– И что ваш друг сказал? – Верлак тяжело дышал в телефон. Его удивило, что в Эксе есть специалист по датировке, хотя, быть может, он, как теперь многие, ездит из Парижа на скоростном поезде. – Вы мне скажете

или нет, наконец? Что он говорит? Пятьдесят лет? Сто?

Буве засмеялся.

– Он говорит, – ответил он, тянув время и улыбаясь, глядя через стол на доктора Агнес Коэн. – Судя по щепке, извлеченной из волос убитого, семьсот лет.

Глава 11. Знакомьтесь: Флоранс Бонне

Они встретились у фонтана Четырех дельфинов.

– Интересное место для встречи, – заметил Полик.

Верлак улыбнулся и пожал ему руку.

– Я оставил машину в гараже. Раз дождя нет, по думал, что пешая прогулка прочистит мозги.

Бруно Полик кивнул, подумав, что Верлак, наверное, оставил в гараже свой темно-зеленый «Порше» шестьдесят третьего года по иным причинам: вчера комиссар видел, как студенты ходили вокруг, приставляли сложенные ладони к стеклам, чтобы заглянуть в салон, и восхищенно перешептывались.

– Я завез Лею в консерваторию на воскресную репетицию и перед зданием, что редкость, нашел свободное место, – сказал Полик, будто нужно было объяснять, почему он тоже уставился на фонтан шестнадцатого века, где четыре толстых дельфина извергали воду из пастей.

– И как у нее сольфеджио? – спросил Верлак.

– Миг паники, снятый мятным мороженым с шоколадной крошкой, – засмеялся Полик.

Они двинулись в путь, обсуждая погоду, внезапный энтузиазм Полика-старшего по поводу Древнего Рима и банкомат, взорванный сегодня в пять утра, выдавший все деньги, что не сгорели при взрыве. Наступавшее временами молчание не было неловким, заметил Верлак. Он был рад, что есть напарник, с которым можно говорить об истории или музыке. Разговоры с парижскими коллегами шли обычно о ценах на недвижимость.

Через десять минут приятной прогулки они пришли к гуманитарному корпусу. Верлак оглядел серое здание, построенное где-то в тридцатых годах, требующее ремонта. Окна, видимо, не мыли годами, но на третьем этаже кто-то попытался оживить свой кабинет или аудиторию растениями в горшках, грубо прикрученными проволокой к ставням. Французские факультеты – в отличие от элитных и намного меньших grandes 'ecoles [10] , в которых учились Верлак и Марин, – открыты любому студенту, сдавшему бакалаврские экзамены за среднюю школу. Из-за этого студентов было больше, чем мест, а финансирование недостаточным. Но яркие анютины глазки над головой, цветущие вопреки своему окружению, напомнили Верлаку, что преимуществами этой бесплатной неэлитной системы пользовались многие студенты из низших слоев. Вдруг он почувствовал, что приятно быть французом – обычно это чувство появлялось в ресторанах и музеях, а не перед каким-нибудь факультетом.

10

Высшие

школы (фр.).

Мимо Верлака и Полика проскочили двое молодых людей, один высокий и тощий, другой низенький и коренастый. Они попытались опередить друг друга в дверях, застряли, и им пришлось отступить, чтобы пропустить женщину-полицейскую с фигурой балерины, которую Верлак видел вчера. Она улыбнулась, увидев судью и комиссара, а парни поспешно вошли в здание – высокий протолкнул своего приятеля вперед и последовал за ним.

– Агент Казаль, доброе утро, – поздоровался Полик, пожимая женщине руку. Верлак и полицейская кивнули друг другу, и все трое вошли в корпус.

– Мы будем в комнате сто три, третья дверь направо, – сказала Казаль, улыбаясь им обоим, но задержав взгляд на Верлаке. – Все уже здесь, мы ждем только этих двух аспирантов.

Ближе к залу заседаний стали слышны голоса – то громкие, то шепотом, – но все они стихли при появлении слуг закона.

– Доброе утро, и спасибо всем, что пришли в субботу, – объявил Бруно Полик.

Собравшиеся – двадцать с чем-то человек, присутствовавшие на приеме у профессора Мута или же работавшие с покойным, – уставились на бывшего регбиста. Некоторые даже забыли доесть печенье. Верлак молчал, наслаждаясь впечатлением, которое производил двухметровый бритоголовый комиссар весом в девяносто килограммов.

– Мы начнем с общего разговора, а потом побеседуем с каждым в отдельности. Как вас информировала агент Казаль, вам придется сегодняшний день пробыть здесь, а если вы в ближайшую неделю планируете уезжать из Экса, будьте добры сообщить нам, куда, чтобы мы могли с вами связаться.

– Но у меня на этой неделе работа в Национальной библиотеке Парижа! – пожаловался хорошо одетый мужчина средних лет с выступающими скулами и густыми белокурыми волосами.

– Брось, Бернар, ты это в любое время можешь сделать! – произнесла одна из женщин.

Верлаку показалось, что внешность у нее итальянская или испанская. Как и ее коллега, она была одарена от природы густыми волосами, только совершенно черными.

– Но у меня билет на поезд!

– В Париж – это без проблем, только оставьте нам ваш телефон для связи, – тут же отреагировал Полик, пока его снова не перебили. – Почти все присутствующие здесь были на приеме профессора Мута вечером в пятницу. Дуайена убили в ночь на субботу, через несколько часов после приема. Мой первый вопрос: кто уходил последним?

– Я, – ответила женщина с итальянской внешностью. – Я – Анни Леонетти. Преподаватель теологии. Я слышала, как Жорж – профессор Мут – говорил своей домоправительнице, что она может идти домой, а посуду мыть пусть приходит утром.

– И вы оставались допоздна, чтобы помочь дуайену?

– Нет. Я осталась помочь горничной. Отнесла в кухню грязные бокалы и убрала остатки.

– Хорошо, – сказал Полик. – О чем вы говорили с дуайеном?

– Наверняка о его внезапной отмене отставки. – Белокурый преподаватель сказал эту фразу спокойно. Но достаточно громко, чтобы ее услышали Верлак и Полик.