Убийство по-домашнему
Шрифт:
— Ах, любимый, как мучительно думать о таком далеком будущем! Должна признать, что Нэйт очень мил. Но он чуточку высокомерен. Тебе так не кажется?
Она повернулась на бок, так что её лицо оказалось прямо напротив моего. Её пальцы начали небрежно перебирать рукав моей пижамы. Она сдвинула его чуточку повыше, разглядывая мою руку.
— Любимый… какие у тебя руки! Они всегда приводили меня в восторг. И какие мускулы! Как у атлета.
Просто поразительно, как не соответствовала реакция моих чувств реакции ума. Я внезапно вспомнил циничные слова Марни. Она почти дословно предсказала поведение Селены. Однако
— Знаешь что, любимый? — Селена поглаживала светлые волосы на моей руке. — Я никогда не чувствовала себя лучше, чем в роли твоей жены. Это постоянное притворство было невероятно возбуждающим, так же как меня возбуждает прикосновение к тебе. Мне это очень нравится. — Она придвинулась еще ближе и поцеловала меня в губы. — Рядом с тобой у меня быстрее бежит по жилам кровь. А это так приятно.
Она чуть отодвинулась и вытащила у меня из-под бинтов прядь волос, которые начала наматывать себе на палец.
— Любимый… Ты действительно не знаешь, кто ты?
— Действительно.
— А может быть, ты женат?
— Может быть…
— На какой-нибудь отвратительной бабе с морщинистой шеей и в бигуди.
— И это не исключено.
— Любимый! Тебе не кажется, что было бы замечательно, если бы к тебе никогда не вернулась память?
Я погладил её по щеке.
— Ты действительно так думаешь?
Глаза у неё были мечтательные, сонные.
— Мне кажется, что именно поэтому ты так возбуждаешь меня. Кто ты? Неизвестно. Никаких привычек. Никаких запретов. Просто… мужчина. Да, мужчина. Ох, как бы я хотела, чтобы к тебе никогда не вернулась память!
— Я нравлюсь тебе таким?
Она чарующе улыбнулась.
— Безумно. Пусть к тебе не вернется память, пусть не вернется! Я разведусь с Горди. Буду богата. Безумно богата. Ты тоже сможешь разбогатеть, если потребуешь у Горди солидную сумму. Мы уехали бы вместе и занимались чудесными вещами. Ты был бы частью меня. Тем, что я сама создала. Я научила бы тебя всему, всему с самого начала… — Руки Селены приблизились к моей груди. — Как только тебе снимут гипс, я научу тебя всему… — прошептала она.
Кровь словно молотом стучала мне в виски. Я не мог сдержать этот стук, хотя он причинял почти физическую боль. Я помнил о Нэйте. Я также помнил о Йене. Но мне все это было совершенно безразлично.
— Любимый… — шепнула она мне на ухо, так что я почувствовал тепло её губ. — Любимый… скажи мне… ты меня любишь?
— Люблю ли я тебя? — Я схватил её за плечо и отодвинул, чтобы иметь возможность взглянуть ей прямо в глаза. — Любить… возможно, это неподходящее слово, если говорить о тебе… Как ты думаешь?
— Любимый! — Она рассмеялась низким, глубоким голосом. — Подумай только… ты и я!..
Она вскочила с кровати, волосы рассыпались у неё по плечам. Она обошла вокруг кровати и встала так, что я не мог её видеть.
— Ты мой самый дорогой…
— Я слушаю тебя, Селена.
— Я раздеваюсь. Повернись.
— Я лежу отвернувшись. Все в порядке. Там, где ты стоишь, я все равно тебя не вижу.
— Я знаю, что ты меня не видишь, именно это я и имею в виду. Повернись.
Я повернулся на кровати. Селена стояла между мной и окном. Она расстегнула платье на спине и позволила ему упасть на пол. Улыбнулась мне, показывая
— Ты и я, любимый, — сказала она.
Глава 17
Когда на следующее утро Йен пришел, чтобы разбудить меня, Селены уже не было в комнате. Первый взгляд на гигантского голландца напомнил мне, что наступил Великий День. Дело в том, что его могучее тело, обычно обнаженное до пояса, теперь скрывалось под белой рубашкой. Кроме неё, на нем был серый летний костюм и черный вязаный галстук. Он выглядел неуклюже и неубедительно деловито. Очевидно, ему внушили, что нельзя непрерывно смеяться, поэтому весь ритуал он совершал молча и с серьезным видом. Он умыл меня и — насколько позволял гипс — одел в легкий серый костюм с траурной повязкой на рукаве. Затем усадил в кресло и накрыл колени наименее ярким пледом, какой ему удалось найти. Сделав все это, он выкатил мое кресло на застекленную веранду, где уже собралась за завтраком вся компания.
Я с первого взгляда почти не узнал миссис и мисс Френд. Миссис Френд обычно тоже одевалась в черное, но яркий грим и искусная прическа производили эффект фривольности, одетой во вдовье платье. Теперь все было по-другому. Лицо совершенно не накрашено, волосы собраны в простой узел на затылке. На ней не было никаких драгоценностей, и, кроме того, ей удалось каким-то образом пригасить свой темперамент и напустить на себя вид слабой скорбящей вдовы.
Обе молодые женщины тоже были одеты во все черное. Меня поразило, как сильно этот цвет изменил Марни. Она выглядела так, как, по её собственным словам, должна была выглядеть при жизни отца: маленькая испуганная мышка, готовая скрыться при первом же громком слове. Только Селене не помогли эти перемены. Несмотря на плохо сшитое платье и гладкую прическу, она по-прежнему выглядела привлекательно и соблазнительно.
— Любимый! — воскликнула она, когда я появился, и окинула меня испытующим взглядом. — Ты чудесно выглядишь в этом отвратительном костюме! Тебе следует только придать лицу чуть более торжественное выражение. Вот, теперь лучше! Прекрасно! Горди Френд — спасенный пьяница!
Хотя миссис Френд изменила свой внешний вид, однако её обычная рациональная и практичная манера поведения осталась без изменений. Она сказала мне, что мистер Петербридж явится до прибытия членов Лиги. Как душеприказчик умершего он обязан был тщательно проинспектировать дом в поисках проявлений нарушения закона в виде бутылок с алкоголем, пепельниц и тому подобных аксессуаров дьявола. Ожидают, что он приедет через час.
После завтрака миссис Френд провела с нами совещание в салоне, поскольку именно здесь должно было состояться собрание Лиги.
Несмотря на огромную роскошь, с какой был обставлен салон, миссис Френд удалось создать в нем атмосферу спокойного достоинства. Конечно, здесь не было ни одной пепельницы, но зато в наименее подходящих местах были расставлены фотографии покойного мистера Френда и нескольких членов его семьи. На рояль положили красивую старую шаль, на которую поставили вазу, полную бессмертника, как это делают в лучших пансионатах. Для членов Лиги предназначалось несколько рядов стульев; в одном из углов стоял небольшой стол. Тут должен был председательствовать мистер Моффет в обществе семьи покойного.