Убийство по-китайски
Шрифт:
Самулович неожиданно весь как-то подобрался. От обычной мягкости и расслабленности не осталось и следа, и я понял, что, вероятно, именно таким видели его коллеги на операциях.
– Полагаю, началось все год назад, – он говорил тихо, но очень отчетливо. – Вы получили письмо от Дмитрия, и поняли, в каком положении находятся дела вашего мужа, а главное, каких высот достиг и какой страшной привычке подвержен ваш бывший жених. Я помню, вы говорили, что то письмо застало вас в монастыре на богомолье. Почему же оно ожесточило вас? Почему толкнуло на столь чудовищный путь, а не подсказало какого-то иного выхода? Я мало понимаю веру, но мне всегда казалось, что цель ее – умягчение сердец. Впрочем, я думаю, это вы как раз сможете разъяснить, ведь именно тогда, именно под влиянием того момента и сопутствующих обстоятельств у вас сложился план. О, вы очень ловко сыграли на слабостях близких. Mores cuique sui fingunt fortunam, [55] так? Тонко, сударыня. Признаю. Александр хочет в свет, он глуп, тщеславен, не знает цену деньгам. Им можно манипулировать. И вы отправили его в Петербург, снабдив рекомендательными письмами к своему дальнему родственнику князю Оленеву. Здесь была для меня первая зацепка. Я спросил себя: «Зачем столь умная женщина дает пасынку рекомендательное письмо к абсолютно безнравственному и опасному человеку?» Почему вы писали именно Илье Ильичу, ведь в Петербурге у вас есть и другие связи? Я узнавал. Вы учились в пансионе с графиней Б., которая теперь играет некоторую роль при дворе. Отец другой вашей подруги, с которой вы даже поддерживаете переписку, и вовсе попечитель чуть не всех благотворительных обществ Петербурга, завсегдатай лучших салонов. Такому человеку ничего не стоило немного подтолкнуть молодого приезжего в свет. Да мало ли было вариантов. С вашей фамилией! А я скажу. Вы сделали это нарочно, вы прямо сговорились с князем ввести Александра в долги. Я, впрочем, уверен, что Илья Ильич не был посвящен во все, но «разделать» Александра согласился, видимо, не без удовольствия. Дальше – еще проще. Пасынок ваш возвращается, пытается найти деньги. Разоренный отец, разумеется, денег не дает, но приходит в ярость. Вот тут был момент, когда все могло пойти иначе. А что если Василий Кириллович признал себя банкротом перед сыном? Впрочем, видимо, вы это просчитали. Такое было не в его характере, да? И вот Александр с долгами, с князем, который специально приехал в город со своей бандой. Напряжение растет. Кто-то, может и вы, кидает фразу про убийство. Как все тогда просто решится! А еще всем памятен рассказ господина Ли. Этот диковинный китайский способ – вы убеждаете: «никто и не узнает, что это убийство, сочтут естественной смертью». Опиум же можно украсть у Дмитрия, вон он как раз приехал да в странноприимном доме остановился. Все одно к одному! К тому же отец сам виноват. Не дает денег, а должен. Я уверен, вы поддерживали в Александре эту мысль. Он слишком слаб, чтобы без поддержки решиться на такое в первый раз. И еще момент, как точно вы рассчитали время. Все сошлось с приездом Дмитрия в город. Уж не вы ли подсказали ему, когда приехать? Вижу, угадал. Послали письмо. Все было так просто, так ясно. Саша убивает отца, в городе инкогнито Дмитрий. Кто-то доносит в полицию о способе убийства (от этого я вас избавил) и о приезде старшего сына. Дмитрия хватают… Но начинаются неожиданности. И первая, самая трагичная, – это, конечно, Тюльпанова.
55
Наша судьба зависит от наших нравов (лат.).
Все происходящее было настолько дико, что я просто потерялся. Я сидел в кресле и смотрел, как смотрят зрители на сцену.
– Впрочем, допускаю, что эта линия на совести Александра Васильевича. Он запаниковал. Вы, мне кажется, могли бы и оставить ее без внимания. Улик у Тюльпановой не было, а измышления опустившейся женщины… Почему же вы не отговорили Александра? Почему помогли ему? Я не верю, что он сам придумал, как ему сблизиться с Тюльпановой. Играть в любовь…Сударыня, вы придумали гадко, впрочем действенно. Эта смерть на вас, сударыня. Эта смерть – результат вашего плана. Как бы то ни было, а первая часть почти удалась. Супруг мертв, Александр у вас в руках. Ведь вы знаете о его преступлении. Дмитрий в тюрьме. Осталось немного. Убедить Дмитрия сделать на вас завещание и помочь ему наложить на себя руки. И опять, сударыня, – браво. Одна ложь – о ребенке – могла решить обе задачи.
Я ахнул, а Ольга Михайловна, похоже, вовсе не удивилась.
– Да, о ребенке. Ведь я прав. Вы сказали ему, что у вас родился ребенок и вы отдали его в монастырь. Так? Отсюда и дар монастырю в завещании Дмитрия Васильевича, и фраза про помощь по семейному праву, что он вставил в духовную. И, конечно, все имущество наследуете вы. Ведь теперь вы не только любимая женщина, вы – мать его ребенка! Да… Хороший план. Дмитрий верил вам безгранично. А вы, что делали вы? Вы ездили в тюрьму и планомерно изводили Дмитрия. Давили его рассказами о своих страданиях, о мытарствах ребенка, который не знал ни матери, ни отца. Добавьте сюда тюремную обстановку, наркотики, все эти псевдорелигиозные беседы о необходимости искупления. Прекрасный план: Дмитрий составляет завещание и признается в отцеубийстве, полагая, что так он искупает иные свои прегрешения. С его здоровьем он вряд ли перенес бы муки совести и все тяготы заключения хотя бы до суда. Добавьте сюда его увлечение опиумом, которым вы, сударыня, снабжали его. План верный, почти на сто процентов, и случившийся с Дмитрием Васильевичем сердечный припадок вполне подтверждает ваши расчеты. Затем Александр – он у вас в руках, полностью нищ, в долгах перед князем. Какую судьбу вы ему запланировали? Самоубийство? Долговая тюрьма? Смерть якобы на дуэли с подручным князя? Не важно… Зато у вас будут деньги и свобода. Но и тут закралась ошибка – жажда жизни у Дмитрия была слишком сильна. Известие о ребенке, я думаю, напротив, дало ему силы бороться.
– Борис, о чем ты? Какой ребенок? – наконец смог я разлепить губы.
Ольга Михайловна кивнула головой.
– Вот именно. Какой ребенок? Где этот ребенок?
– Он умер давно. Похоронен рядом с фамильным склепом семьи вашего мужа. Простите, сударыня, что упоминаю об этом, но вы сами потревожили его покой. Вы хотели действовать наверняка. Завещание Дмитрия должно было быть составлено на вас и только на вас. Вы оговорили Александра, пытались очернить и Ивана, но Дмитрий все-таки вставил его в духовную. По этому поводу вы даже ссорились с ним. Эту ссору слышал охранник в тюрьме. Неужели все ради денег?
Ольга Михайловна в упор с каким-то вызовом посмотрела на Самуловича, так что тот даже смешался.
– Хорошо, оставим это пока. Посмотрим, что происходит дальше. А дальше все опять идет не так, как задумано. Дмитрий выходит из тюрьмы. Ваш обман мог вскрыться в любую минуту. Представляю, как вы испугались, когда Аркадий вам поведал, что мы собираемся в монастырь с инспекцией. Думали, едем искать документы по вашему ребенку? Думали, нас Дмитрий попросил? Ему и в голову не пришло вас перепроверять, что вы! Тогда вы решили срочно избавиться от возможных проблем и придумали все очень ловко – нищий сброд, который вам предан еще со времен вашего отца, устраивает спектакль вокруг монастыря. Эти нелепые протесты. Никто и не удивился, когда случился поджог. От таких малолетних бандитов только того и жди.
– Это нелепо до смешного. Вам никто, совершенно никто не поверит. Да вот, даже ваш друг смотрит на вас как на помешанного.
– Да я же для вас говорю. А вы-то поверите. Поскольку знаете, что все так и было. Впрочем, я готов допустить, что у вас не было желания нас убивать. Вам мешал только архив… Его вы сожгли. Странно другое. Зачем вам вообще этот спектакль и зачем смерть Дмитрия Васильевича? Ведь вы его любили когда-то. Он… да что говорить, он жил только вами. Зачем придумывать ребенка? Зачем завещание? Предположим, мужа вы хотели убить. На Александра были за что-то в обиде. Использовали его слабости. Пусть. Это ужасно, но пусть! Варвара и мы вам мешали. Ладно, готов допустить, что нас вы лишь пугали. Я сейчас только понял. Оба раза, и в монастыре и у меня дома, когда кто-то заложил дымоход, меня спас Антипка. Это, может быть, неслучайно. Что ж, тем больше вам чести. Ведь эти мальчишки преданы вам. Вероятно, и Варвара Тихоновна не должна была погибнуть. Может быть, Александр планировал просто спрятать ее и продержать до конца следствия, но что-то пошло иначе? Как он сказал: «Напилась да и разбилась»… Ах, как бы это действительно так было! Ведь нельзя же допустить холодное зверство. Но зачем, зачем убит Дмитрий? Почему смерть? Одно ваше слово, и он дал бы вам любое обеспечение и не озаботил собой нисколько. Не могли же вы этого не видеть. Вы – столь тонко разбирающая людей!
Ольга Михайловна, до этого все смотревшая на Самуловича, наконец отвела глаза и как-то даже расслабилась.
– Ольга Михайловна! – вскричал я. – Да что же это? Отрицайте же, возразите ему!
Она слегка улыбнулась больше для Самуловича, чем для меня.
– Дорогой мой, да зачем же я стану отрицать. Ведь отрицать ничуть не лучше, чем соглашаться. Вы очень интересный человек, Самулович. Мне занятно вас слушать, но я до сих пор не могу понять, чего вы добиваетесь? Неужели вправду думаете, что я стану всерьез обсуждать с вами все то, что вы сейчас рассказали?
Самулович покачал головой.
– Ольга Михайловна, есть истина. Она рано или поздно всплывет. И я все знаю, и Иван Федорович догадывается, иначе он не вел бы себя так, и, наконец, Александр. Правду не утаишь. Вам самой станет легче. Зачем носить этот груз в себе?
– Все ваши россказни ни гроша не стоят. Вас никто не станет слушать, и слава богу. Фактов нет – не рассчитываете же вы на показания какого-то мальчишки, которого вы пригрели! Да и что он скажет? Что известный душегуб Иона Савельевич велел им монастырь пожечь? Иван… его характер слишком всем ясен. Он обижен на нашу семью, может и оболгать. Саша вообще убийца… Не истины вы хотите – она ясна следствию. И я буду на этом настаивать. И вовсе не обо мне вы заботитесь. Еще раз повторю, я себя виновной не считаю и никого урона собственной душе не нанесла. А хотите, я вам сейчас скажу, зачем вы пришли? А все просто. Вы – человек умный, точнее даже, умствующий. Разум свой лелеющий и на него надежды возлагающий. И вот вас втянули в дело, а дело запутанное. Головоломка. Кусочков много, да все никак в одну картинку не собираются. Для вас – вызов. Вы и так, и этак сложить пытались, и вот вам показалось, что встали кусочки на место. Да так оригинально! Любо-дорого. А только есть проблема – прямо посреди вашей картинки дыра. И нечем вам ее заткнуть. Вот и пришли вы ко мне за последним кусочком, с одним вопросом – зачем бы я могла такое сотворить. Без ответа на этот вопрос рушатся все ваши построения. А для вас отступиться, не решить задачу – хуже нет пытки. Это вашему разуму оплеуха. Но этого мало. Вы ведь не один пришли. С Аркадием Павловичем. Спрашивается зачем? Неужели меня боялись? – Она грустно усмехнулась. – И тут скажу. Для вас мало задачку решить, нужно, чтобы ваш ум оценили. Улик у вас, повторюсь, нет и быть не может, так вы захотели на меня надавить. Глядишь, после тяжелого дня, после похорон, после всех этих волнений, да еще ночью, и начну я что-то такое говорить, соглашаться с чем-то. А тут и свидетель есть. Иди к Выжлову или губернатору, представляй свою победу. Вот как оригинально вы мыслить умеете, сударь. Помолчите, – она остановила Самуловича, который хотел что-то сказать. – Не перебивайте, а то свою фортуну перебьете. Я вам подарок могу сделать. Я сегодня доброй хочу быть. Я к себе вернулась. Так вот. Версия ваша, сударь, – околесица одна. Тут и думать нечего. Однако, если б такое случилось в каком-нибудь ином семействе, я бы вам все мотивы разъяснила. Я женщина и смогла бы понять, в чем дело. Хотите?
Самулович молчал.
– Что же вы? Соглашайтесь. Иначе сами потом жалеть будете. Кроме того, – она ненадолго замолчала, – я очень устала и сейчас передумать могу.
Самулович опустил голову.
– Ну вот и хорошо. Только оставьте меня потом. Без всяких оговорок оставьте! Я знаю, вы – человек с принципами, да и женщину погубить не способны. Так что обмен. Я вам в ваших фантазиях помогу, вы меня больше не обеспокоите. Начнем с простого и главного. Вот вы церковь упомянули. Женщина та, что вы в своих построениях нафантазировали, она ведь набожная, как я. Так, стало быть, прощать все должна, смиряться и только на высшую справедливость уповать. «Аз воздам» и так далее. Так, сударь, думаете? За все грехи только Господь должен наказывать? А нам прощать и каяться. А ведь не так это, господа. Ведь Он с креста как Отца просил, помните ли: «Прости, ибо не ведают, что творят». А коли ведают? Коли ведают, можно ли простить? Нельзя. Даже святые не прощают. Вы вспомните, – она прикрыла глаза и стала цитировать по памяти: – «И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святой и Истинный, не судишь и не мстишь за кровь нашу». Вот он, глас святых-то. Мести просят. И никакого вам всепрощения! Никакого! И воздаяние будет. Не останется страдание неотмщенным. Я про страдания много знаю. И вот что скажу. Страдание человека либо уничтожит, всю силу у него заберет, душу исковеркает. Такой уже ни на что не способен. Ни на прощение, ни на месть. Все у них растоптано. Это, если хотите, по моему разумению, и есть «нищие духом», о которых Господь наш говорил. Таким на земле и делать уж нечего. Им царствие небесное. А вот с редкими людьми страдание иную вещь совершает. Великое право дает. Человека к самому Богу поднимает. У таких избранных и сила в руках, и ярость, и ангелы за плечами. Это «алчущие правды» и насытятся они, по слову Божьему, здесь, в этом мире! Такой человек и есть «аз воздам». Он точно знает, что зло существует для того, чтобы мы могли видеть его крах. Так-то, господа. Прислушайтесь, и давайте разберем вашу головоломку с этих позиций. Только начать нужно уж никак не с прошлого года. Давайте подальше глянем. Итак, действующие лица: есть отец семейства, два сына и приживал (его оставим в стороне), а еще девушка хорошего рода. Отец ее разорился, да и сошел с ума, но успел сосватать. Партия прекрасная – старший сын, богатый дом. Тем более и симпатия сразу проявилась. Что еще желать?
Она говорила очень просто, будто действительно рассуждала о какой-то пьесе или о прочитанной книге. Ее серые глаза смотрели твердо. Впервые столь прямо, столь откровенно она себя держала. В лице ее, всегда таком спокойном, отстраненном, теперь проступала какая-то решимость.
– Итак, есть у старшего сына невеста. Хорошая, наивная, а главное, любит его, как можно любить только в юности. И вот эту невесту обманом, насильно берет за себя его отец. Страшно, гадко – и представить нельзя. Юноша наш приезжает в родной город. Начинает тяжбу с отцом. Невесту, а теперь, заметьте, уже мачеху, уговаривает бежать. Зачем она ему доверилась – Бог весть. Только молодостью да глупостью объясняю. Убежали недалеко, были пойманы. Для сына отец приготовил донос в полицию да быстрый арест, дуру эту в имение отослал да там и запер. Раз в неделю по выходным изверг старый туда наведывался. Как там у нас в народе говорят – «правеж устраивал». Нашел себе развлечение. Можете себе представить, как молодой жене жилось? Как она избавления ждала, как верила, что спасет ее жених бывший. А тот что? Сбежал из-под следствия – да и за границу. Вот вам и спаситель. А она в положении. А муж ее только больше куражится. И лишь когда от его побоев родился раньше срока мертвый ребеночек, только тогда он «правеж» свой окончил. В город жену вернул. Чего ж не вернуть, она тише воды стала. Детей у нее, правда, больше не будет, так это, может, и к лучшему. Дальше и описывать не стану. Сами дорисуете. День за днем кошмар, и никого, чтобы помочь и даже пожалеть искренне. Младший сын – пасынок теперь, а раньше дружок в веселых играх – не только доброго слова не скажет, тоже пнуть старается. Лишь бы перед отцом выслужиться да денег не лишиться. Что говорить… Приживал тот – какой с него прок. Его положение не многим лучше. Дворня… старые слуги. Все пустое.