Убийство в антракте
Шрифт:
Веня дважды повернул ключик в замке гримуборной. С каждым шагом уверенность возвращалась к нему, а восковая бледность уступала привычному румянцу. Засияла донесенная телеэкранами в каждый дом сероусовская улыбка. Поравнявшись с Гусем и Кроновым, бросил через плечо:
— Пусть девочка побудет, Владимир Евгеньевич. Хватит с меня разносолов. Да вы не думайте...
Веня смутился? Невероятно! На своего охранника, существо подчиненное и зависимое, он посмотрел нормальным человеческим взглядом, немного виноватым. Буркнул что-то нечленораздельное, напоминающее извинение, проглатывая слова, словно забыв о тщательно отработанной дикции. Саше в лицо старался не смотреть и тут же направился к сцене — туда, где привычно угодливы музыкальные, технические и прочие подмастерья, а главное — напряженно ждет восторженная
— Что стоишь, Шурик? Любовь — любовью, а работа есть работа. Тем более что наш маэстро что-то нервничает. Теперь жди какого-нибудь фортеля. Давай за мной потихоньку, а я попробую его успокоить. — И уже громче, с казалось бы немыслимым дружелюбием: — Венечка! Все о'кей, мы тебя любим, не волнуйся! — Нагнал, провел ладонью по пышной, встопорщенной «химией» шерстке: — Голубчик, все будет путем.
Веня печально поднял глаза на шефа, не выказывая признаков жизнерадостности. Проронил что-то неслышное и окунулся в пронизанный лазерными лучами туман сцены, встреченный овацией. И сейчас же все там пошло ходуном, завертелось, закричало, заплясало. В зал Кронов спустился одновременно с шефом, снова оказавшись в ненавистной близости от бешено ревущих колонок. С отвращением поглядывал на развевающиеся фалды Вениного голубого фрака, на пышущие жаром лица восторженной публики. В ритме ударных катился шквал оваций, текли слезы запредельного экстаза — все было во власти волшебного тенора и вениных пируэтов.
Кронов с завистью покосился на шефа, не привязанного к посту. Тот мелькнул в проходе и растворился. Сашу не трогало беснование зала, снова чувство отрешенности и тупой апатии охватило его. О том, что страж из него сейчас никакой, что рассеянность, злость и тоска не позволяют сосредоточиться, Кронов не думал. Не думал он и о Нине.
Жаль было себя, внутри было пусто. Совершенно обоснованно Кронов не причислял себя к экстрасенсам, но странным образом его чувства как-то передались Сероусову, даже несмотря на беспрерывное движение. После третьего номера, принимая от поклонниц очередную охапку цветов, Веня, склонясь почти к уху охранника, проговорил быстро и нервно:
— Не крысься. Все знаю. Она уже после сказала. Иди лучше туда, а Ежика пришлешь в зал. Иди, не обламывай меня.
Как и следовало ожидать, предложение переместиться в содом, царивший в зале, не обрадовало Ежика. Услышав приказ, он набычился. Но с капризами подопечного приходилось считаться.
— Здесь? — Кронов вопросительно покосился на дверь артистической уборной.
— Венька же на ключ запер.
Сочувствующий взгляд Ежика вызывал раздражение. «И этот сообразил, зараза... Что это я? При чем тут он? Все дело в Нине, хоть уже и чужие мы. Правда, особой близости и раньше не было. Хорошо, тетка с пацаном возится, как когда-то со мной, а все равно — растет без родителей. Ох, это я знаю, каково одному. Что я тогда понимал, десятилетний, после той катастрофы, когда и отец и мать?... Спасибо тетке — не дала пропасть! Оттого и боксом заниматься начал, чтобы выстоять, выжить. И не надо никому морочить голову, спорт, конечно, хорошо, а что башку могу отшибить с одного удара — куда полезнее... Постучать, что ли? Так один черт дверь заперта, без ключа даже изнутри не откроешь. Что это Ефимыч в конце коридора маячит? Неплохой он мужик, спасибо ему, но нудный — спасу нет. А, какая разница. Не детей же с ним крестить!»
— Нина, ты меня слышишь? Открыть дверь я не могу, но ты подойди, поговорить надо. Нина!.. Не хочешь? — и уже про себя, потише: — Молчит. Тварь...
«Гордая стала. Казалось бы, чем гордиться? Панель есть панель. А Ефимыч — козел — совсем ошалел. Небось, была бы родная — первый бы задницу надрал. Молчит. Будто и нет меня. Оля — с ней проще. Пусть не такая яркая, но хоть знаешь — не за цацки любит. Семья есть семья. Отец ее чуть ли не до ЦК добрался. Правда, сейчас не разберешь, какой партии. Коммунист — точно, а вот с каким вывертом — аллах знает. Да какая разница? Боссы нигде не жалуются. Нет, Оля, конечно, девчонка что надо. Все при ней, к самое главное — не разбалованная. А вот душа лежит к Нине. В нее словно в омут бросался. Вот и сейчас тянет, а казалось бы — зачем это? Жили — пережили. За четыре года какие еще могут в женщине загадки оставаться? А вот нет. Стыдно сказать, к сыну не так привязан, как к ней — теплой, дурманящей. О, в зале ревут — просят „на бис“. Что-то наша звезда сегодня ломается, мало спел „по просьбам трудящихся“. Все, идет. Поклонницы облизывают его, как леденец. Дубко еле волочит охапку букетов. И перед этим дерьмом приходится гнуться!»
— Давай, Веня, ключ, открою. Все нормально. У нас с Ниной что было, давно быльем поросло. И слава Богу.
«Что за хлипкая дрянь! Отшатнулся, будто я ему сейчас вмажу. Интересно, как бы он выступал с перекошенной мордой? Да ничего, подмазали бы, а под „фанеру“ все пойдет. Какая кому разница — не Сероусов, так другой всплыл бы!»
Замок щелкнул, и Кронов плавно, без толчка отворил дверь, хоть и подмывало поскорее взглянуть в глаза Нины. Тем временем Веня успокоился и снова вошел в роль хозяина — персоны с положением и весом. Забубнил тенорком, подпуская барственные нотки:
— Ты, Кронов, вижу, все равно злишься. Так не пойдет. Кстати, где Ежик? Просил же послать его ко мне. Спасибо, Гриша прикрыл — разорвали бы на части.
Внезапно оба застыли в дверях. Волна холода опахнула затылок Кронова. Из-под полуовала большого трюмо с дивана в упор глядели застывшие глаза Нины. Мертвая — и теперь уже окончательно ничья, навечно сама по себе. Запрокинувшаяся голова безвольно лежала на спинке, точеная, хрупкая шея была изувечена, свободно раскинутые маленькие руки как будто все еще манили к себе.
— И как не лень в такую жару гробить друг друга? — Майор уголовного розыска Павел Михайлович Строкач, при всей крепости здоровья, жары не выносил. Кабинет его в Управлении был довольно комфортен по здешним меркам, имелся даже кондиционер, выбитый с боем. Строкач уже давно бы купил это чудо, выделив шесть сотен из чахлого майорского бюджета, да где его взять. В магазинах — пустота. Зато теперь Павел Михайлович не жалел о своей настырности. После всяческих уверток начальство, наконец, пошло навстречу, и сейчас, вдыхая прохладный, чуть отдающий медью воздух, он имел возможность поразмыслить в условиях, приближенных к оптимальным. Что же до мебели, то на жестких казенных стульях думалось ничуть не хуже, чем в кресле самого современного дизайна. Даже, напротив, лучше. Не расслабишься.
"Невольно поверишь в существование неблагоприятных дней, — усмехнулся майор. К разного рода прогнозам и прорицаниям он относился со скептицизмом. — А сегодня мало того, что солнце буквально взбесилось, еще и от сюрпризов в жар бросает. Сероусова, конечно, можно и вовсе без присмотра держать — его подписку о невыезде в случае чего проверит "музыкальная общественность. Господи, ну и шум поднялся! Как бы жертв не прибавилось за счет инфарктов. Правильно сделали, что не стали прерывать начатую достославным Вениамином гастрольную серию. А мальчик, в сущности, крохобор. Правда, крохи довольно жирные. Майору угрозыска его дневного заработка на год хватило бы. Но случая поднабить кошелек Сероусов никак не упустит.
Конечно, ничто не совершается без мотивов. Однако чего-чего, а перешибать Нине Кроновой гортань мотивов у него не было вовсе. «Девочка по вызову» была довольно широко известна, в том числе и в Управлении. Все пожелания клиентов выполняла умело, и пока все у нее шло гладко. И такой же удар получил Михаил Ежиков в кабинке туалета. Неплохой боксер, освоивший каратэ вовсе не для уличных драк, успешно выступавший на соревнованиях, не позволил бы кому попало перерубить себе хрящи гортани. Огромной силы требовал этот прием, влекущий за собой перелом шейных позвонков путем контрольного поворота головы жертвы. Смертельная гарантия. Впрочем, ни Ежикову, ни Кроновой дополнительный контроль не потребовался — экспертиза убедительно подтвердила, что обоим хватило и первого удара. Легкое тело Ежикова пролежало в одной из кабинок до конца второго отделения концерта. Ноги убитого в белых кроссовках, видневшиеся под дверью, демонстрировали, что кабина служебного туалета занята. Народу там во время концерта немного, так что аккуратно закрыть изнутри дверь и выбраться через верх не составило, видно, труда для такого спортивного персонажа, который запросто ломает хребты даже каратистам. Да, рука не из легких".