Убийство в «Долине царей»
Шрифт:
— Ладно, — смирился он. — Если я скажу вам правду, вы от меня отстанете?
— Скорее всего, — предположил я. — Впрочем, зависит от правды.
Мы сели на лавку, ножки которой пудель тотчас опрыскал. Я незаметно дал ему пинка, опасаясь, как бы он и под меня не сходил.
— В ноябре прошлого года меня положили в клиническую больницу. Я подозревал рак почек, готовился к смерти. Денег не было. Вернее, я откладывал на похороны, но инфляция их уничтожила. И таких, как я, была почти вся палата. Мы сидели у окна и смотрели на больничный морг. Однажды умер мой сосед, но Но-везли его не в наш морг, а в другую больницу. От сестер выяснилось, что морг под окном куплен какой-то фирмой
— Всякий заслужил, — ответил я.
— В общем, собрался я с духом и пошел в эту «Долину царей». Принял меня тот самый Шекельграббер — других не было. Я ему рассказал, что и вам, и услышал в ответ: «Тут не благотворительная организация. Самые дешевые похороны стоят пятьсот тысяч, и те уже надо индексировать». Я сказал, что таких денег у меня нет и просто быть не может: я не вор, я трудящийся. Он развел руками, дескать, разговор окончен. «Впрочем, — говорит, — переоформите квартиру на меня после вашей смерти, тогда я похороню вас, как отца родного». Ах ты недоносок, думаю. Я для того двадцать лет по углам да коммуналкам мыкался, чтоб ты, дерьмо иностранное!.. В общем, встал и хлопнул дверью. На улице подошел ко мне этот самый Опрелин. Оказывается, он с секретаршей весь разговор подслушал. «Я тому стервецу тоже насолить хочу, — говорит, — он у меня жену увел, купил ее на иностранные шмотки». — «А как?» — спрашиваю: уж больно злой я в тот момент был. «У меня, — говорит, — есть дубликат ключа от его машины. Там, в бардачке, документы и чековая книжка. Заберите и сожгите, пусть он тоже ходит голый». И я, можно сказать в состоянии аффекта, взял ключ и украл. Сейчас, конечно, жалею, но тогда был уверен, что прав. Через две недели меня выписали частично здоровым, и чуть ли не на следующий день, а может попозже, я вышел гулять с собакой, она остановилась у машины помочиться (у нее очень слабый мочевой пузырь, поэтому и гуляю так часто), я случайно поднял глаза и вижу этого самого Шекельграббера. Сначала испугался, подумал, рассказал ему все Опрелин, вот он и приехал поквитаться. А потом пригляделся, а он мертвый. Я закричал с испугу, прибежал прохожий…
— Значит, откупных за документы вы с Шекельграббера не требовали? — спросил я.
— Нет конечно.
— И Опрелин не требовал?
— Думаю, нет. Он перепугался еще больше, когда узнал о случившемся. Да и не такой он человек, не самостоятельный, поверьте моему слову. Он чужими руками привык работать или на вторых ролях.
— Кто же, по-вашему, требовал миллион за документы?
— Может быть, секретарша? — спросил он. — Она ведь слышала разговор, но не знала, что документы я бросил в почтовый ящик.
— Разве она присутствовала, когда Опрелин предлагал вам украсть документы?
— Нет, — согласился он. — Но Опрелин ей мог сказать, все-таки муж. Вы мне верите?
— Как я могу вам верить?! Столько времени утекло. Вы сто раз могли прорепетировать с Опрелиным все ответы и согласовать детали. Недаром он шныряет тут с утра до вечера.
— Я никого не убивал, — сказал старик.
— А билет? — спросил я.
— Какой билет?
— Билет до Нью-Йорка на имя Шекельграббера, позднее изъятый в Шереметьево, — объяснил я.
— Да, такое было, — сознался Заклепкин. — Он улетел с ветром за забор больницы. Я его не нашел.
— Этот билет разве что ураган унес бы. Он размером с брошюру.
— Вы мне не верите? — спросил он опять.
— Зачем вы украли документы Поглощаева?
— Знать не знаю никакого Поглощаева! И в Сандунах сроду не был. Что там делать? Вшей собирать?
— А отпечатки ваших пальцев на его бумажнике? — спросил я.
— Не может там быть моих отпечатков, — довольно честно ответил Заклепкин.
Я промолчал. Он тоже стих, потом опять спросил:
— Вы мне верите?
— Вот вы утверждаете, что на похороны денег не было, а на какие же шиши вы держите домработницу?
— Она не домработница, а просто очень хорошая и добрая девушка. Ей я и хочу оставить жилплощадь.
— Ну а ваша дочь? Неужели бы она не похоронила вас?
— Я с дочерью не знаюсь.
— По идейным расхождениям? — спросил я.
— Нет, по нравственным, — ответил он.
— А почему вас, ветерана КПСС, положили в районную больницу, а не в Кремлевку?
— В Кремлевку теперь шекельграбберов кладут, — сказал он. — Вы отстали от жизни.
— Вам не жалко убитого?
— Совершенно, — сказал он. — Сидел бы в своей вонючей Америке, пил бы кока-колу, жевал бы жвачку, как корова, был бы жив. Вы мне верите?
— Сейчас верю, — ответил я и встал. — Мне надо подумать… Вы в ближайшие дни никуда не уедете?
— Не собираюсь. Да и куда мне ехать!
— Тогда до свидания. — Я зачем-то пожал ему руку и пошел домой, думая: а ведь прав пенсионер!
Эх, Шекельграббер, Шекельграббер, и зачем ты пожаловал в далекую Русь? Болтался бы сейчас в баре на Пятой авеню и запивал пивом очередной бейсбольный матч. И кой черт дернул тебя жениться на русской стерве, да еще послушаться ее и уехать в разведку? Неужели ты думал, что порядочная русская девушка добровольно поедет на вашу пестро выкрашенную человеческую свалку? Неужели — сам из эмигрантов — ты не знал, что все эмигранты — проходимцы с комплексом неполноценности? Что, сплавляя вам блядей, мы защищаем себя от их переизбытка и оздоравливаем нацию. Хотя такое место пусто не бывает, к сожалению…
Утром я позвонил банщику и попросил вспомнить, приходил ли париться дед с белым пуделем. Леша не вспомнил, а он не из тех, кто быстро забывает. Выходило, что в какой-то мере Заклепкину стоит верить, всех грехов он не совершал. Круг упорно пытался замкнуться на Размахаевой и Терентьевиче. Да еще поклеп Горчицына на пенсионера был неясен. Но этот извращенец подождет: он сидит запуганный, без связи.
На всякий случай я заехал к Леше и показал фотографию Заклепкина — ничего нового не выяснил. Хотел от него навестить Опрелина, чтобы расставить все точки и запятые в истории с кражей документов, но пришлось бы лицезреть Кувыркалкину до того, как Горчицын подарит ей розы от моего имени, и я решил отложить Опрелина на понедельник и вплотную заняться Размахаевой и Терентьевичем.
Я набрал номер зиц-вдовы, предварительно подготовившись выслушать в свой адрес десятка два оскорблений, но получил другой ответ.
— Куда вы запропастились? — спросила Размахаева. — Я уже начала беспокоиться.
— Что-то на вас непохоже, но беспокоились не зря.
— А что стряслось? Вам погрозили пальцем? В вас стреляли из рогатки? Вы переходили улицу на зеленый свет и на вас набросился шальной автомобиль из-за угла?
— Мне поставили синяк под правый глаз.