Убийство в поместье Леттеров

Вентворт Патриция

Энтони всегда был рад Джулии, но, наверное, ни разу не радовался ей так, как в этот момент, когда она неожиданно появилась из-за ограды из жимолости всего в каких-нибудь двенадцати футах от них.

Она подошла прямо к ним и не допускающим возражений тоном произнесла:

— Джимми хочет сыграть в бридж. Для партии нужны четверо. Прошу вернуться в дом.

Глава 15

Игра получилась невеселая. Одно было хорошо: она исключала возможность приватных бесед. Джимми был не внимателен и раздражен. Возможно, он решительно отогнал от себя всякие подозрения, но был явно не в своей тарелке. У него на руках оказались великолепные карты,

и он бросал их, не раздумывая, наобум. У Джулии, которая играла с ним в паре, был отсутствующий вид. Лицо ее носило замкнутое выражение, и нельзя было догадаться, где витают ее мысли. За всю игру она не сделала ни одного замечания на посторонние темы. Лоис откровенно скучала и не говорила ни о чем просто потому, что не считала нужным. Да уж, веселого в бридже на этот раз было мало, но все же Энтони предпочитал игру тет-а-тет с Лоис.

— Извини, но утром я должен буду очень рано уехать, — обратился он к Джимми. — Нужно увидеть одного человека. Он будет в Лондоне только проездом. Едет ночным из Шотландии. Для меня это очень важно, постараюсь поймать его во время завтрака, потому что свободного времени у него в Лондоне не будет.

— Довольно неожиданное решение, — проворчал Джимми.

— Вовсе нет. Скорее мой приезд сюда можно считать неожиданным. Из-за того, что у тебя было ко мне дело, мне пришлось перестроить свои планы.

— Дело? — Лоис вопросительно подняла брови.

— Это касается только меня.

Джулия тут же вскинула глаза на Энтони. Ее задумчивость как ветром сдуло. Ни слова не говоря, она принялась сдавать карты.

— Надеюсь, ты не ожидаешь, что мы встанем на рассвете, чтобы помахать тебе ручкой? — со смехом заметила она.

В четверть одиннадцатого все уже были готовы отойти ко сну. Энтони поднялся в свою комнату, где жил с десяти лет. Внезапно он осознал, что, возможно, ночует здесь последний раз. В старом огромном, от пола до самого потолка, шкафу на полках все еще стояли его книги. Самая нижняя из них была забита переплетенными «первыми собственными сочинениями мальчика»; следующая была отдана школьным призам и грамотам, которые никто никогда не читал; дальше, после авторов — идолов его отрочества, располагалась литература серьезная — небольшие тома в кожаных переплетах. Некоторую часть Энтони с удовольствием взял бы с собой. Что до остального… Что, собственно, ему делать с этими напоминаниями об ушедшей юности? Все это следовало бы сдать в макулатуру во время войны. Однако Энтони был уверен так, будто видел собственными глазами, как Джимми строго говорит: «Вещи мистера Энтони не трогать!»

Помимо книг, была целая куча фотографий, и с этим было еще сложнее. Снимки занимали все стены, — главным образом, групповые: школьные и времен колледжа… Лица, лица, куртки, свитера… Очевидное решение проблемы напрашивалось само собой: все это следовало предать огню. Военные годы легли непреодолимой пропастью, и лицо, что смотрело на него с фотографий, и вещи, которые он носил когда-то, остались на той, противоположной ее стороне…

Он остановился возле двух, сравнительно недавних групповых снимков, и у него защемило сердце. Билл Роджерс погиб при Аламейне, Джервис убит в Хелфайер Корнерс, Мэгапон — при наступлении, Анстей — в Бирме, Дэнверс — во Франции, а Макдоналд просто пропал без вести и даже не известно где. Конечно, для кое-кого война иногда способствует переменам к лучшему. Томпсон, например, умудрился дослужиться до бригадного генерала, хотя особой любовью среди подчиненных не пользовался, в то время как он сам, будучи очень популярным, вышел в отставку в чине капитана. Ему повезло, что он вообще остался в живых после Аламейна, там его ранили, и он два года провалялся в госпитале. Где он действительно влип, так это во Франции, когда ногу сломал, а все потому, что его подвозил на джипе парень, который до того никогда машину не водил. Сам-то этот парень даже царапины не получил.

Он

решил было попросить Джулию выбросить из его комнаты весь старый хлам, но потом подумал, что лучше не стоит, это может оскорбить чувства Джимми. Как раз когда он размышлял над этим, чуть слышный звук заставил его обернуться.

Помимо обыкновенной двери в комнате была еще одна. Эта дверь была совершенно незаметна для того, кто не знал о ее существовании — она была оклеена обоями в цвет стен и на ней не было никаких ручек. В свое время эта комната была смежной, за оклеенной дверью скрывалась гардеробная, но, насколько он знал, эта гардеробная служила платяным шкафом для Марсии. Им строго запрещалось залезать в него, когда они играли в прятки, по они все равно прятались там. Это было слишком заманчиво. Из так называемого платяного шкафа был ход на главную лестницу. Комната Марсии не соединялась с ним, но оттуда можно было проскользнуть в гардеробную и таким образом попасть в его комнату и дальше на площадку черной лестницы, а там подняться, либо спуститься, или через вращающуюся дверь Вернуться вновь на главную лестницу. Довольно хитро придумано.

Все это пришло в голову Энтони, когда он обернулся на звук открывавшейся двери, реагируя на него не вполне осознанно, а скорее по привычке, как на то, что тебе давно известно. Дверь в шкаф открылась, и в комнату вошла Лоис.

Он просто остолбенел. Мыслями своими он был в прошлом — и ее там не было. «Что ей делать в гардеробной Марсии?!» Это была его первая инстинктивная реакция, но тут он сообразил, что гардеробная теперь принадлежит Лоис. Все эти мысли были вытеснены одной-единственной: в его комнате ей точно делать нечего.

Была ночь. Все в доме уже спали — по крайней мере, он на это надеялся. Он — в пижаме, а она — в прозрачной ночной рубашке телесного цвета, соскальзывающей с плеч — точь-в-точь искусительница из дешевого фильма. Она внесла запах духов и желания. Он был так разъярен, что лишился дара речи. Но она не стала ждать, пока он соберется с мыслями.

— Я хочу поговорить с тобой. Энтони, выслушай меня, — торопливо сказала она.

— Лоис, ты что с ума сошла? Мы не можем говорить здесь и в таком виде. Ради бога, возвращайся в свою комнату!

Послышался ее приглушенный серебристый смех:

— Заботишься о моей репутации, дорогой?

— Я думаю о Джимми, и тебе не мешало бы о нем подумать, — резко ответил он.

— Но мне хочется думать о тебе, милый, — сказала она, подходя к нему ближе.

— Лоис…

— Прошло два года, как ты поцеловал меня в последний раз. Неужто тебе не хочется поцеловать меня сейчас?

— Лоис…

— Ты раньше не был таким рассудительным, радость моя.

— А ты не была женой Джимми. И не хотелось бы напоминать тебе, что то, что было два года назад, два года назад и кончилось.

— Ты ведь любил меня тогда.

— А теперь не люблю.

Она засмеялась и презрительно взглянула на него.

— Тоже мне, Иосиф Прекрасный!

Он рассердился и уже не выбирал слова.

В конце концов, она сама напросилась.

— А ты видишь себя в роли супруги Потифара? Тебе не кажется, что это довольно мерзкая роль?

Дверь снова начала открываться. На обоях были изображены букеты фиалок на белом поле. И эти букеты вдруг начали двигаться. Он видел это из-за плеча Лоис, плеча, с которого сползала проклятая ночная рубашка. Дверь открылась пошире, и вошел Джимми.

С появлением Джимми они все оказались участниками какого-то низкопробного фарса, но, несмотря на клокотавшую в нем ярость, Энтони осознал, что этот фарс принял опасный оборот. Джимми в голубой пижаме, с разлетающимися кудрями, очень подходил на роль комического супруга. Но им не был. Вид у него был просто трагический. Он стоял в дверях и смотрел на них застывшим взглядом, веки его покраснели, мертвенно-бледное лицо покрылось каплями пота. На мгновение это смутило даже Лоис.

Джимми заговорил первым: