Убийство в Рабеншлюхт
Шрифт:
— Ну что у тебя за выражения, мальчик мой? — сокрушенно произнес отец Иеремия. — Разве можно употреблять такие слова? Неужели нельзя просто сказать — в кутузку? Или хотя бы «под замок»?
В ответ Иоганн лишь виновато пожал плечами. Впрочем, никакой вины он за собой вовсе не чувствовал, но слова дяди о чужой боли свое впечатление произвели. А ведь действительно, подумал юноша, есть в этом правда. Что для тебя просто шарада, ребус, крестословица — для иных горе и потеря близких.
— К убийству всегда приводит грех человеческий, — продолжал отец Иеремия. — Слышал я, как ты рассказывал о французском сыщике, что славится мастерством разгадки запутанных преступлений. Следы, улики, гипотезы, все
Вопрос застал Иоганна врасплох. Шли они действительно вовсе не туда, куда нужно. Не к деревне, а от нее — в сторону колодца Рэнгу.
— Что ж ты мне не сказал? — всплеснул руками отец Иеремия. — Нам же в деревню нужно, а не на болото!
Но что толку было теперь сокрушаться? До колодца оставалось уже недалеко, и Иоганн, воспользовавшись удобством момента и растерянностью дяди, потащил его по велосипедному следу. Взахлеб рассказывая о том, как обратил на него внимание и как решил проследить, куда он ведет, и что след доходит до самого колодца Рэнгу и если разговоры о привидениях правда, то не ездил ли Франц именно к привидению? Иначе, зачем ему было направляться именно туда?
— Постой, — остановил его дядя. — Так это следы Франца? Разве он купил себе велосипед?
— Ну да… — удивленно ответил Иоганн. Для него новость о велосипеде успела устареть, и юноша даже не сразу сообразил, что дядя может не знать об этой покупке.
— Новенький такой, с одинаковыми колесами… — с завистью произнес юноша.
Он тут же принялся пересказывать историю о том, как Франц приехал на велосипеде на ярмарочную площадь, и как смеялась Лаура, когда узнала о смерти Феликса, и как ее утешали женщины, и как Франц увез ее, посадив на раму и даже о странных словах, сказанных ими полушепотом, вспомнил.
Отец Иеремия внимательно слушал племянника, и лицо его становилось все более хмурым.
— А Франц и Феликс? Между ними не было вражды? — наконец, спросил он и, остановившись, посмотрел на племянника. Иоганн остановился тоже, пытаясь вспомнить, видел ли когда-нибудь Франца и Феликса вместе, но как ни старался, ничего не припомнил. Пожал плечами, пнул еловую шишку, так что она улетела далеко в лес, и пошел дальше.
Наконец, добрались до колодца Рэнгу, где след от велосипеда поворачивал назад. Остановились, отец Иеремия уселся на поваленное дерево и, устало вздохнув, вытащил из-за пазухи несколько листов бумаги. Сначала попросил племянника рассказать, где тот был во время убийства и не слышал ли чего, и кого встретил по дороге. Выслушал об убитых воронах, о найденной в лесу ленте — оказалось, что она так и лежит в кармане Иоганна. Затем сам принялся рассказывать о записке, которой выманили из кузницы Себастьяна. Показал ее племяннику, заставил того переписать содержание на чистый лист, и они вместе стали искать, чем один почерк отличается от другого. Усвоив эту нехитрую науку, сверили написанное почерком доктора и учителя. Ни тот, ни другой почерк не были похожи на оригинал ни в малейшей степени.
— Нужно Франца заставить что-нибудь написать, — заявил Иоганн. — Смотрите, как все складывается…
Юноша поднялся с поваленного ствола и принялся расхаживать перед священником.
— Франц подъезжает к кузнице на велосипеде, подкидывает записку и уезжает по дороге вот сюда к колодцу. Затем подкрадывается к кузнице со стороны леса, видит, что Себа ушел, а во дворе один Феликс. Перелазит через забор, незаметно подходит к Феликсу, берет алебарду и когда тот поворачивается, бьет его с размаху прямо по горлу. Вот так.
И, взмахнув воображаемой алебардой, Иоганн показал, как ударил беднягу Феликса злодей Франц. — А потом забирает кошелек, снова перелазит через забор, деньги оставляет себе, а кошелек выбрасывает. Ну? Как вам версия?
— Ты, мальчик мой, растерял кучу фактов, которые тебе не показались важными, — улыбнулся священник, — а те, которых у тебя не было, выдумал.
— Какие это я выдумал? — запальчиво произнес Иоганн.
— Во-первых, с чего ты взял, что эту записку написал именно Франц? Пока у нас нет никаких оснований так думать. Во-вторых, записка Себастьяну была написана не сегодня, а вчера. В-третьих, ты забыл про своих ворон…
— Одну он вырезал, когда подбрасывал записку, а другую убил, когда сидел в засаде! — перебил дядю Иоганн. — А насчет почерка, вот сами увидите!
— Погоди, не горячись… Ворону нарисовали, по всей видимости, чужаки. Они поклоняются этому странному культу. А как твоя гипотеза объясняет, что доктор перевернул бочку? А как она объясняет, откуда в кузнице появился Феликс и как об этом узнал Франц? А чем Франц намеревался убить Феликса, если бы там не оказалось алебарды?
— Доктор пьян был! Мало ли что пьяному в голову взбредет! А Франц с Феликсом могли договориться о встрече в кузне. А…
— Мальчик мой, ты забыл главное. То, что я тебе недавно сказал. К убийству всегда ведет грех человеческий. И алчность, любовь к деньгам вовсе не грех Франца. Если он и убил, то совсем по иной причине…. Смотри-ка, что это за люди там едут?
По дороге медленно ползла телега с возвращающимися из деревни чужаками.
13
— Это чужаки! — воскликнул Иоганн. — Всё сходится! Если это был не Франц, значит, чужаки! Они считали Феликса предателем. Они нарисовали на заборе ворону. А кто ещё мог отрубать воронам головы? Только они! И Феликсу тоже хотели отрубить, но до конца не успели, Себа пришел и помешал. Потому и два удара было алебардой, а не один, ведь они не знали, что топор не настоящий, не боевой, вот у них ничего и не вышло! — Иоганн нырнул к кроне поваленного дерева и отломил суковатую палку. Недоуменный взгляд священника не остановил его. — На всякий случай, — сказал он отцу Иеремии. — Вдруг пригодится.
Отец Иеремия с трудом сдержал на губах улыбку:
— Я думаю, что всё было не совсем так, — мягко возразил он.
— Да как это не так?! Очень даже так! — Иоганн от возмущения взмахнул палкой и капелло романо слетела с головы священника. — Ой, простите, дядя! Я нечаянно!
— Я тебя, дружок, должен больше беречься, чем убийцы, — усмехнулся отец Иеремия, подбирая головной убор. — Ворону и вправду наверняка чужаки нарисовали, тут я не спорю. Но где у нас доказательство, что это как-то связано с убийством? Я думаю, просто совпадение. Откуда приезжие могут знать про то, насколько сильно Себастьян страдает от сиротства?
— Лесничиха сказала! — выпалил Иоганн.
— Анна… — задумчиво проговорил отец Иеремия. — У меня к ней есть несколько вопросов. Когда она ответит на них, что-то, возможно, и разъяснится в нашей истории. А что касается чужаков… то остаются открытыми всё те же вопросы: откуда они знали, что Феликс будет в кузнице? И если специально с ним договорились о встрече, то почему именно в этом месте? Почему Феликс расспрашивал Рудольфа о Генрихе? Зачем доктор Филипп разлил бочку воды? Кто украл деньги? Отчего учитель увидел Нину всю в крови? Случайно или нет убийство произошло именно сейчас, когда родителей Феликса нет в деревне? Хотя ты, несомненно, прав: записку Себастьяну написал, по всей видимости, убийца, и мы должны проверить почерк не только местных, но и каждого из приезжих. Смотри-ка, едут, давай, пожалуй, прогуляемся с ними до хутора лесничихи.