Убийство в состоянии аффекта
Шрифт:
Делижар, знавший все на свете ( или бывавший в мастерских ранее? – Турецкий этого так и не понял), оказался прав, когда утверждал, что почти все мастерские расположены в подвале. Это был даже не подвал, а настоящие катакомбы: извилистые и запутанные. Никакой средневековой сырости, плесени и скелетов – всюду сухо, воздух хорошо прокондиционирован, коридоры ярко освещены. Справа во всю длину стены тянулся темно-коричневый деревянный поручень, совершенно излишний на ровных прямых отрезках, но жизненно важный на винтовых спусках с высокими и узкими ступеньками.
– Эти ступеньки – еще одно доказательство того, что средневековые люди были гораздо мельче современных, – то ли перевела Ольга речь одного из французов, то ли сообщила от себя. – На них умещается во всю длину ступня маленького размера.
Турецкий думал о другом – он думал, как выберутся из этих лабиринтов люди во время пожара? Никаких красных убегающих человечков на стенах, никаких стрелок с подписью «Пожарный выход», никаких схем в рамках в уголке противопожарной безопасности он не видел. Неужели все сотрудники мастерской знают эти катакомбы как свои пять пальцев?
Он хотел было спросить об этом через Ольгу у проводника, но неожиданно они пришли. Проводник всунул в прорезь контрольного устройства свою карточку, металлическая дверь бесшумно открылась, и они попали в большое помещение, заставленное длинными узкими столами. Мастерская, похожая на все мастерские на свете. Работники, склонившиеся над своими столами, даже не повернули головы в их сторону.
Французы быстро просмотрели снимки изделий, и проводник (он же по совместительству и руководитель мастерской, как пояснила шепотом Ольга) пошел между рядами, наклоняясь то к одному мастеру, то к другому.
Затем он вернулся к Делижару, ведя за собой сухого, сморщенного старика в черной беретке набекрень и кожаном фартуке. Мастер что-то возмущенно бормотал, наверное, злился на неожиданных визитеров за то, что оторвали от работы. Его очки с мощнейшими стеклами болтались на шее на старой потертой резинке.
– Вот он, – сказал по-французски руководитель мастерской, обращаясь к комиссару.
Турецкий понял эту фразу без перевода.
Руководитель мастерской толкнул неприметную дверь в стене, на которой от пола до потолка висело огромное зеркало. Оказавшись внутри, Турецкий удивился – за дверью оказалась комната охраны. Она напомнила «важняку» комнату для опознания преступников, знакомую каждому по американским полицейским фильмам. Зеркало с одной стороны оказалось прозрачным стеклом. Сквозь него охранники могли наблюдать за тем, что происходит в мастерской – достаточно было поднять глаза. Более крупный план давали камеры скрытого наблюдения. Они следили за действиями каждого сидящего за столом.
Сотрудники мастерской знали, конечно, что за ними наблюдают, но руководство посчитало, что этичнее будет отгородить охраняемых и охранников зеркальной стеной.
Потеснив охранников, комиссар удобно расположился на вертящемся стуле напротив мастера и принялся задавать ему вопросы. Турецкий буквально изнывал оттого, что ему не дают возможности самому вести допрос, но придраться к Делижару не мог – тот вел допрос безукоризненно, задавал нужные вопросы и после каждого ответа доброжелательно кивал Турецкому – мол, ну как, ты доволен?
Старый мастер вспомнил не только произведения своих рук, он помнил месяц и год, когда поступил каждый заказ, помнил эскизы, которые ему передали, и помнил имя заказчика: Игор Сомофф, с ударением на последних слогах.
«Сомов, – перевел для себя Турецкий, запоминая всплывшую фамилию. – Егор или все-таки Игорь?»
– Первый заказ был на серьги и колье, – переводила Ольга, – камни заказчик позволил выбрать на вкус мастера, оговорил только, что это должны быть бриллианты. Этот заказ он выполнил в срок, за три месяца. Работа очень понравилась заказчику.
– Послушайте, ведь заказчик забирал их там же, где и делал заказ, – в офисе в Париже? – переспросил Турецкий.
– Да, разумеется.
– Значит, заказчика видел тот, кто выдавал ему заказ? Служащий, с которым мы сегодня разговаривали? – снова спросил Турецкий.
– Или его сменщик, – через переводчицу ответил Делижар. – Зато вы узнали фамилию заказчика: Сомов. Это то, что вам надо?
Дальнейшие расспросы меньше интересовали Турецкого. Ему не терпелось снова оказаться в головном офисе фирмы. Но Делижар вел расспросы неторопливо, обстоятельно и выудил из старика мастера даты сдачи всех заказов и один помятый, случайно сохранившийся рисунок с эскизом диадемы из последнего заказа.
– Мастер говорит, что с диадемой пришлось помучиться, никак не удавалось придать ей нужную форму и привести в соответствие с камнями, – переводила Ольга. – Он говорит, что этот рисунок ему больше не нужен. Можете взять его себе. Он не очень доволен этой работой. Он говорит буквально: «Русским нравится утомительная роскошь».
Старик в кожаном фартуке во время беседы рассматривал Турецкого с живым интересом, подозревая в нем того самого Сомоффа – любителя «утомительной роскоши».
Они едва успели перехватить парня, ведавшего заказами, на его рабочем месте – офис фирмы Картье закрывался через пять минут. Парень попытался возмутиться тем, что его принуждают остаться сверхурочно, но Делижар резко пресек попытку саботажа и заставил служащего вернуться за его стол.
– Сомофф, Сомофф, – повторял парень, делая ударение на последнем слоге.
Его пальцы быстро бегали по клавиатуре компьютера. Делижар подсказывал ему даты, когда готовое изделие было передано из мастерской в офис фирмы. Заказчик мог обратиться за ним через пару дней.
– Нашел, – флегматично сообщил служащий.
Турецкий посмотрел на запись. Таинственный Сомов оказался все-таки Игорем.
– Вы лично отдавали ему заказ? – спросил Турецкий.
– Разве это возможно запомнить? – удивился служащий. – Это было почти два года назад!
– Год, – поправил Турецкий.
– Ну и что? – ответил служащий. – Я не запоминаю лиц клиентов.
Турецкий продемонстрировал свой последний козырь – фотографию сына Разумовского. Фамилия могла быть подложной, но физиономия…
– Нет, это бесполезно, уверяю вас, – отрицательно покачал головой сотрудник, из вежливости посмотрев на снимок. – Я не помню! Может быть, этот человек был здесь, может быть, не был. Не помню!
Взгляд его говорил: ну не убьете же вы меня за то, что у меня плохая память!