Убийство
Шрифт:
— Живого места нет. Боже мой, впервые такое вижу. Откуда они?
Раздетый до пояса, Хилл продолжал разглядывать, ощупывать и ласкать свой торс.
— Неужели даже теперь не допер?
— Говори толком!
— Пораскинь мозгами, старик.
Он сделал вдох и выдох, опять вдох и выдох.
— Чем могу служить, мистер Бентли?
— Я
— Не мямли.
— Комнату придется освободить.
— С чего это?
— К нам приезжает мать моей жены.
— Вранье.
Бентли закивал.
— Допустим. Вранье.
— Почему прямо не сказать? Решил от меня избавиться — и точка.
— Вот именно.
— Потому что ты меня боишься.
— Нет, вовсе я не боюсь.
— А если я скажу, что не собираюсь отсюда съезжать?
— Ты этого не скажешь.
— Почему это? Считай, я уже сказал.
— Нет-нет.
— Что у нас будет на завтрак — неужели опять яичница с беконом? — Он склонил голову набок, изучая короткий шрам.
— Прошу тебя, пообещай, что уедешь, — взмолился мистер Бентли.
— Нет, — отрезал мистер Хилл.
— Пожалуйста.
— Напрасно пресмыкаешься. Не делай из себя идиота.
— Что ж, если ты намерен остаться, давай отменим пари.
— Это как?
— Да вот так.
— Боишься самого себя?
— Нет. Ничего я не боюсь!
— Шшш. — Хилл указал на стену. — Женушку не разбуди.
— Давай отменим. Держи. Вот моя ставка. Ты выиграл!
Как безумный, мистер Бентли рылся в кармане, пока не извлек две монеты. Он с досадой швырнул их на комод.
Но мистер Хилл по-прежнему оглаживал свой живот.
— Забирай! Ты выиграл! Да, я готов пойти на убийство, готов, признаю.
Немного выждав, мистер Хилл не глядя опустил руку на комод, ощупью нашел монеты и позвенел ими в ладони, а потом протянул хозяину:
— Забери.
Бентли отступил к порогу.
— Я не возьму!
— Забери.
— Ты же выиграл!
— Спор есть спор. Он таким способом не решается.
Хилл шагнул к Бентли, бросил монеты ему в карман и похлопал сверху. Бентли попятился в коридор.
— Я пари заключаю не просто так, — сказал Хилл.
Бентли не мог отвести взгляд от жутких шрамов.
— Сколько же человек ты втянул в этот спор? — вскричал он. — Сколько?
— Увидимся за завтраком, — бросил мистер Хилл.
И захлопнул дверь. Мистер Бентли остался стоять за порогом. Даже сквозь закрытую дверь он видел эти шрамы, как будто его зрение и мозг обрели дар ясновидения. Шрамы от бритвы. От лезвия ножа. Они проглядывали сквозь дверное полотно, как глазки на старых досках.
В комнате погасили свет.
Окаменев над телом, он слышал, как проснулся дом, как по лестнице застучали шаги, как разнеслись крики, полустоны и шорохи. Вот-вот сюда нагрянут люди. Завоют сирены, завертятся красные мигалки, захлопают дверцами машины, у него на толстых запястьях щелкнут наручники, начнутся допросы, и его бледное, недоуменное лицо будут обшаривать чужие взгляды. Но пока он стоял над телом и водил по нему ладонями. Пистолет упал в высокую, душистую ночную траву. Воздух был все еще заряжен электричеством, но гроза уходила, и к нему вернулась способность видеть происходящее. Его правая рука сама по себе суетилась, как слепой крот, и долго попусту рылась в кармане, пока наконец не нашла то, что искала. И тогда он почувствовал, как его нешуточная масса потянулась к земле, осела и едва не рухнула на недвижное тело. А слепая рука потянулась, чтобы закрыть вытаращенные глаза мистера Хилла, и на каждое остывающее, сморщенное веко положила новенькую блестящую монетку.
Позади хлопнула дверь. Вскрикнула Хетти. Он обернулся к ней с тоскливой улыбкой.
— Вот, проиграл пари, — услышал он свой голос.