Убогая
Шрифт:
Камеры поставили в пятницу, но Аня этого не знала, потому как ушла, не просидев и двух уроков. Было понятно, что это все следствие скандала с никому ненужными школьными тетрадями, о которых забыть принципиальная в характере Ирина Васильевна никак не могла.
Словно силясь переглядеть округлый нависший глаз, Аня стояла неподвижно, как дикая кошка, которую застали врасплох – пригнет спину и опустит скалясь голову с прижатыми острыми ушами и смотрит на недруга исподлобья, приготовившись отстоять свое право на территорию. Ни один мускул не дернулся на лице Ани, даже не сработала привычка свесить на глаза брови; ни единый ее пальчик на руке не шелохнулся, а глаза ни разу не подались в сторону. Она стояла не моргая, словно принимая какой-то
Как высматривая, запоминая каждые черты лица непримиримого своего врага, Аня так и стояла замерев, вглядываясь в неподвижный зрачок камеры. Она не могла знать, куда выводится изображение с этого искусственного глаза, но верно предположила, что прямиком на монитор Ирины Васильевны. Невозможно забыть, по чьей милости каждые две недели к ней домой ходит эта противная тетка из опеки. Всем своим невозмутимым, но хладнокровных взглядом она утверждала уверенность в своих силах, в неоспоримой достижимости своих целей – что расплата за ее обиды и унижения, неминуемо, как следствие незримого закона, обязательно настанет. Аня еще не знает когда, не знает как, но уверена окончательно и бесповоротно, что то неминуемо.
Возможно, Аня была бы довольна собой, увидев выражение лица Ирины Васильевны, которое как обмякло от странного зрелища стоящей напротив камеры посреди пустующего холла девочки с задранной вверх головой. Более чем с пять полных минут директор со смешанными чувствами, с интересом и крайним смущением наблюдала за этой странной Воскресенской. Та словно научилась смотреть через камеры, сквозь стены и даже через строгие очки Ирины Васильевны, проникая за глаза и высматривая ее обнаженную душу в мельчайших деталях.
Директор, не отводя глаз с монитора, откидывалась на спинку кресла, потом приподнималась, и чуть ли не задевая носом монитор, разгадывала черно-белое застывшее лицо Ани; потом снова откидывалась назад и задумчиво подперев подбородок рукой ждала, когда Воскресенской самой надоест стоять так без толку. Наконец, Ирина Васильевна, не выдержав и воскликнув: «Господи! Да что же с ней такое!», – сорвалась с места к выходу школы. Но она уже не застала Аню. Пока директор стремительно шла по коридору, в это же самое время и терпение охранника дало трещину.
– Что, камеры не видела? Так и будешь целый день пялиться?
– Уроды, – не оборачиваясь сказала Аня и пошла на второй этаж.
***
На втором уроке – который Аня пропустила – по партам пошла записка: своего рода школьная петиция, или скорее предварительный опрос, призванный собрать подписи и тем самым оправдать готовящееся обращение к школьной администрации в лице директора. Неизвестно, от кого исходила инициатива, а скорее всего к этому подвела не одна голова, но в записке недвусмысленно предлагалось переложить всю вину за пропажу тетрадей на Воскресенскую. Впоследствии необходимо было составить краткое, коллективное, а выходит – анонимное письмо и выбрать поверенного, который передаст его Ирине Васильевне. В желаемом исходе опроса, в целях которого он был начат, и не стоило сомневаться, потому как меры дисциплинарной ответственности уже были объявлены, и несли они коллективный характер для всех девятых классов, что вызвало бурю подросткового возмущения. Жирным крестом перечеркивалось все «лучше», что могла предложить школа в удовлетворении юного порыва: теперь исключались все мероприятия и походы – уже запланированные и еще нет. Но самое страшное прозвучало в конце: ни один ученик ни одного девятого класса не попадет на школьную дискотеку, проводимую в конце учебного года. Конечно, скорее всего это был блеф, но а если… Это то и настораживало.
Петиция оправдывалась просто и ясно: Воскресенской всего этого не нужно – она сама избегает всех возможных мероприятий и даже под угрозой наказания никогда на них не являлась, а потому, что с ней станется? Да и ей то бояться наказания? Одного больше, одного меньше – нет разницы! Безусловно, за
По каким-то причинам «А» класс не принимал в этом участие – он всегда держался как-то в стороне от остальных. Зато «В» собрал больше всех подписей, то есть больше, чем родной Ани «Б» класс. Не удивительно, ведь если для учеников «Б» класса Аня, не смотря ни на что, все же воспринималась как своя, какая бы она не была, то для «В» нет существенной разницы кого «сливать» из параллельного.
Никогда, сколько помнить себя Лена, она не спорила так эмоционально и не возражала столь категорично, когда на перемене увидела перед собой записку, специально подготовленную для «В» класса. И представить она не могла, что способна так яростно выражать свое несогласие, чуть ли трясясь от негодования учиняемой несправедливости по отношению к ее проблемной подруге. Хотя Лену никто не слушал, но вплоть до начала урока она завела монолог, к которому, казалось, по своему характеру совершенно не способна. Своим тихим голоском она успела рассказать, что в вышей степени отличает человека от животного, в чем заключается общность, коллектив и на сколько бесценны согласие и дружба в нем. Но только начав говорить, на сколько прекрасна справедливость и что нет ничего более подлого, чем несправедливость, Лене пришлось остановиться при виде зашедшего в кабинет учителя.
Вновь ей представилась горькая возможность ощутить свою слабость и бессилие, а ведь как было бы хорошо, замечательно, если бы у нее получилось отговорить одноклассников от этой затеи. Казалось ей, будь она немного упрямее как Аня, не мямлила бы так, спотыкаясь через два слова, то точно бы одноклассники сами отдали эту злосчастную петицию, и она, гордая за себя, победоносно понесла бы разорванную на части записку в мусорное ведро. Случись так, Лена могла бы почувствовать, что в некотором роде оплатила долг перед Аней.
До того увлекшись своим монологом, что она, сильно возбужденная своей же речью, в течении урока вновь и вновь прокручивала его в голове, от чего забыла предупредить Аню, какая в отношении нее творится несправедливость.
***
Появившись в кабинете на четвертом уроке, Аня ничего не могла заметить, так как интрига уже исчерпала себя и вопрос окончательно решен. Даже размашисто подписавшийся Федоров, по лицу которого в подробностях можно было узнать о всех значимых событиях дня, ничем не выдавал себя, потому как уж очень на этот раз старался быть сдержанным. Подписываясь, он считал, что тем самым поступает правильно – становится на защиту класса, находится на стороне большинства, которому его авторитетная подпись просто необходима.
Был урок алгебры, а в начале него проверочная работа, которая свалилась на головы учеников неожиданным тяжелым грузом. Федоров как всегда помог Ане, не успев для нее решить только последнее уравнение. Для Ани проверочная пришлась кстати, и дело совсем не касается учебы, как не посмотри. Это ее совсем не волнует. Необходим был повод чтобы начать разговор с Федоровым с уже подобранной, ранее задуманной фразой.
Преподаватель, собрав листы проверочной работы, объявила новую тему урока. По своему обыкновению она вызывала к доске одного из учеников, считая такой подход более наглядным. Подняв с места раздосадованного Фролова, Аня, не церемонясь, обратилась к соседу.