Убрать ИИ проповедника

Гамаус Лиза

Он зашёл в номер, быстро ополоснулся под душем, надел пижаму, но ложиться не спешил — совершенно не хотелось спать. А почему Муслим тоже плавает по ночам? Он сказал, что ему, вроде, не страшно тут, но тогда что? Может, он пришёл мне что-то сказать, а я, идиот, убежал, как заяц в осеннем лесу от грибников. Сегодня за ужином Муслим почти ничего не ел, так, ковырялся в салате, накалывая на вилку кусочки редиски. Стеша ещё ему сказала: «совсем голову потерял». Это никак не пустая фраза, за ней явно стоит какая-то проблема. А если она сказала это специально, а я не понял? И потом у бассейна он вдруг мне открыто сообщает: «Ты даже не представляешь, как быстро привыкнешь к себе другому Я знаю. Только не спрашивай откуда». Вот я идиот!

Эдвард

вскочил на ноги, готовый вернуться в бассейн, но потом всё-таки передумал. Надо быть незаметнее в своём неуёмном любопытстве. Остальным тоже интересно, но они помалкивают. А вдруг только он не в курсе их дальнейшей программы? Он, случайно здесь оказавшийся по милости Марго, да и то благодаря сложившимся обстоятельствам — ей дали возможность взять с собой кого-нибудь, любого на выбор. Сначала же хотела Вовку, не его. Эдвард никак не мог простить Марго, что сначала она предпочла его именно Вовке, этому алкашу, гуляке, бабнику, любителю дорогих рубашек и ботинок ручной работы. Вовка и не отличался особым талантом, он просто был выскочка, умел себя подать, дружить с кем надо, зарабатывать неплохие бабки. На чём, интересно, он зарабатывал? Ездил на дорогих машинах, дачу отстроил на Риге, дочь учил в Финансовой Академии, носил золотые часы. Сцена к нему не питала особой благосклонности.

До Марго Вовке было далеко. Она просто никем больше не придумала заполнить вакансию компаньона из своего круга. А я повёлся, потому что слабый, внушаемый, завидующий её успеху и власти над людьми. Она явно им очень нужна, этим Гамаусам. Она всегда всем нужна, прекрасная Марго. «Нет! — выкрикнул Эдвард вслух, — я согласился, потому что ещё хочу жить! Заново! Без ошибок! Хочу любить! Хочу творить! У меня всё для этого есть сейчас кроме времени. Я повёлся на время. Но я больше всего его и боюсь».

Он вдруг понял первопричину своих страхов — новое время и новый мир: без троллейбусов и записок от руки. Электронное, холодное, глобальное, бездушное будущее Но в этом Эдвард был не совсем уверен. Души никуда не деваются, меняется сознание. Лучше успокоиться и брать с Марго пример — придумывать себе будущее, новое дело, обмусоливать детали, представлять себя мускулистым, гибким, белозубым, неутомимым.

Ему страшно захотелось взять в руки резец и сотворить немыслимый орнамент, сложный, запутанный, объёмный, непонятный, на грани безвкусицы. Выплеснуть на дерево все свои страхи и опасные догадки. Но где ж его взять, это дерево? Хоть малюсенький кусочек деревяшки? Может, попросить? Эдвард почувствовал физическую боль в правой кисти, так ей хотелось творить. Он взял лист бумаги и стал рисовать. Наконец-то! Постепенно с каждым рождавшимся в его фантазиях завитком тревоги стали уходить, он погрузился в причудливые сплетения орнамента и успокоился.

14

Стеша

Стеша родилась в Хабаровске в самом конце сороковых. Папа был заезжий музыкант из Ленинграда, мама официантка в ресторане. Папа узнал о её существовании года через четыре после её рождения, приехав опять на гастроли в дальневосточную столицу и сильно удивившись. Мама могла тогда и вовсе ему не говорить о Стеше, но ей хотелось утереть ему нос. Дело в том, что мама вышла замуж за партийного босса, Георгия Григорьевича Жвания, родила ему сына Гришу, Стешиного братца, жила в пятикомнатной квартире и иногда даже пользовалась автомобилем с водителем. На этом намытом авто она и подъехала к месту встречи.

Но настоящий Стешин папа, Михаил Матвеевич Муравьёв, был ни в чём не виноват, он понятия не имел, что у него родилась дочь в Хабаровске. На его мольбы показать дочь, мама ответила загадочной фразой «Всему своё время» и уехала. Очевидно, ей очень хотелось поставить ещё одну галочку в истории своей жизни: ты со мной так, погулял и забыл, а теперь кушай, пожалуйста, бутерброд с перчёным луком и запивай горькими слезами, пролитыми ночами во время моей беременности. Стешина мама, Полина Прокофьевна Голикова, всегда давала сдачи. С самого детства она

была мстительной и злопамятной, причём, ей нравилось мстить в стократном размере. Один раз даже, обидевшись на родителей, чуть не подожгла дом, да и то не сделала этого только потому, что в порыве гнева упала, ударилась о косяк двери и потеряла сознание. Но спички в кулаке так и держала. В официантках она оказалась потому, что хотела заработать на билет до Магадана и вернуть Сергею, бывшему однокласснику, долг за старое зимнее пальто, которое он отдал её отцу, а потом всем рассказывал, как он помогает их семье. Она бы и пальто вернула, да отец, что греха таить, упал спьяну в какую-то канаву и вывалил это злосчастное пальто в свежих, ещё не замёрзших помоях. Лет с шестнадцати Мать мечтала стать актрисой, играть в столичном театре дам из высшего света и соблазнить главного режиссёра, но ленинградский пианист поставил на её мечтах крест.

Папа Гоша был хороший и внимательный, любил шумные застолья, песни за столом и мамины чтения стихов, особенно Лермонтова. Стеша так часто их слышала, что сама выучила наизусть весь мамин репертуар. Однажды папа Гоша пошёл на охоту с друзьями и погиб. В него попала пуля, которая предназначалась медведю. Стеше тогда уже стукнуло четырнадцать, а Гришке двенадцать. Мать убивалась страшно. Всё померкло для неё. Злодейка-судьба опять подставила ей подножку, и в этот раз Полина не устояла. Она позвала дочь на кухню и сказала, что Гоша не её родной отец. Отец по крови живёт в Ленинграде, и теперь она может, если хочет, его найти. Вот адрес. Детство кончилось.

Стояли летние каникулы, Полина Прокофьевна вручила ей билет на поезд, и Стеша поехала на поиски отца. Сына Полина Прокофьевна отправила в Грузию, к брату Гоши, дяде Шалве. Потом покончила с собой. Повесилась в лесу. Возвращаться Стеше стало некуда. Смерть матери трудно было принять. Она не понимала, почему мать бросила её и Гришку на произвол судьбы, почему отказалась от жизни, в конце концов, в расцвете лет. А как же миллионы жён, потерявших своих мужей во время войны? Никто тогда не бросал своих детей, а сейчас война уже кончилась, как же сейчас можно было так поступить? Эти вопросы не давали Стеше покоя. У матери была какая-то тайна, которую она забрала с собой. Она не могла остаться жить. Что это за тайна

Но девочке несказанно повезло с отцом. Михаил Матвеевич, его жена, зеленоглазая Лариса, а главное его мама, Мария Михайловна, настоящая Стешина бабушка, приняли несчастную с распростёртыми объятиями. Внешне девочка очень напоминала отца, Мария Михайловна это сразу заметила. Но у неё были светлее волосы, веселее, несмотря на никакие горести взгляд, и толще губы, хотя улыбалась она также, как он — во всё лицо, оголяя ровные крупные зубы. Она казалась очень своеобразной, невысокой, но какой-то изящной, хоть и не красавицей. Мать приучила её к порядку и аккуратности, так что в доме от неё была только польза, если рассматривать бытовой аспект её там присутствия.

Убитая горем, растерянная девочка окунулась в любовь и музыку. В квартире стоял настоящий рояль, и очень скоро Стеша уже наигрывала разные мелодии. Сначала на слух, а потом и по правилам: бабушка принялась учить её нотам и радовалась каждому дню, проведённому с внучкой. У Мишеньки с Ларисой не было детей. А тут такая радость! Ещё Стеша любила рисовать, точнее, срисовывать. Она делала это дотошно, медленно, по нескольку недель возилась с одной картиной.

Отец быстро обратил внимание на её увлечение и стал приносить незаметно альбомы для рисования, краски, кисточки, даже набор для черчения как-то положил ей на стол. Марии Михайловне тоже долго объяснять ничего было не надо, она взяла Стешу за руку и пошла в Эрмитаж. И открылся новый мир! Сначала был восторг, непонимание, как человек может так много создать настоящей волнующей красоты, потом появилось стойкое желание ходить туда каждый день и смотреть на картины. Она подолгу стояла то в одном зале, то в другом, думала о чём-то, почти не двигаясь.