Убыр
Шрифт:
Возился, конечно, убырлы. Пиджак на спине был разодран и вспучен под лопатками. У ног убырлы щекой на пистолете и лицом ко мне лежал сержант. Лицо было синюшным, а прыщи черными, губы и сомкнутые веки неправильно ввалились, и весь он был какой-то неправильный. Голову сержанта прижимали к полу его собственные ботинки, и они не были снятыми. Тварь сломала сержанта в поясе как спичку.
И теперь возилась…
С маньяком она возилась. Вернее, с его ножом.
Дядя Валя тоже лежал в совсем неправильной позе, в которую я вглядываться не собирался, но выставленный
Вот и пускай нюхает. Мне тут делать нечего и спасать некого. Мне в Казани надо спасать.
Сейчас потихоньку выйду из вагона, вызову машиниста по специальному устройству, которое в каждом вагоне есть, и пусть он запирает дверь и вызывает ОМОН. ОМОН – это не патрульные, они что-нибудь придумают. Тем более что полиция за полицию любит мстить, я ж кино смотрю, знаю.
Я попятился к двери, не отрывая взгляда от твари. Хотя мог громко топать и орать: тварь совсем увлеклась танцами вокруг ножа, который, кажется, готовилась вылизать. Дурдом, но что я, разбираться в этом буду?
Все, до двери три метра, дальше тамбур, а переход из тамбура я запру.
Еще секунда…
Дверь шумно распахнулась, и женский голос сказал мне в спину:
– Эй, поосторожней, сшибешь же сейчас.
7
В дверях стояла тетка в светлом плаще и голубом платке, молодая, краснощекая и симпатичная, но такая толстая, что плащ на животе топорщился. Она добродушно улыбнулась мне и повторила:
– Ты чего ж спиной бегаешь, сшибешь ведь.
В голове заколотились друг о друга разные слова и мысли, из которых никак не собиралась короткая: драпать отсюда немедленно.
– Мальчик, у вас туалет работает? У нас там забилось что-то, вообще обнаглели, деньги дерут…
Я загораживал ей дальний конец вагона. Она ничего не видела. И не слышала, потому что себя слушала. А я услышал и рывком повернулся.
Убырлы восстал во весь рост и теперь медленно перекручивался в поясе, разворачиваясь к нам сильно вытянутой шеей.
Я сделал еще шаг назад. Тетка уперлась мне в спину ладошкой и сварливо сказала:
– Ну я же говорила, осторожней.
Отворачиваться уже было нельзя, но я обернулся, чтобы объяснить. Тетка высунулась из-за моего плеча и приветливо начала:
– Добрый вечер. А я вот как раз мальчику…
Глаза у нее заметались вправо-влево, а лицо резко выцвело.
Увидела.
– Что?.. – сказала она срывающимся голосом. – Что?..
А там уже загрохотало. Тварь помчалась к нам с дикой скоростью.
Вытолкнуть тетку я уже не успевал, двери-то сомкнуты, а ждать, пока меня снесут и вмажут в тетку, не собирался.
Я следопыт.
Следов я не искал, пытать или давить не умел, но зверя видел – и откуда-то знал, как и когда надо гасить его прыжок.
И я бы погасил – только на охоте никакая тетка за спиной не стоит. А тут стояла. Как мишень для зверя, если я отпрыгну.
Я под нарастающий грохот развернулся к оцепеневшей тетке, молясь, чтобы не вздумала упираться, гладко усадил ее на скамью, поближе к окну, и с криком прыгнул к противоположному окну, на лету с ужасом поняв: «Сшибет».
Тварь меня не сшибла, но ветром обмахнула мощно – резко, как в мультике, став прямо перед нашими лавками. Я оскалился, готовясь прыгнуть, но тварь беззвучно, не шевелясь и, конечно, не дыша, смотрела влево, на тетку, пытавшуюся вжаться в нечистый угол и зачем-то прикрывавшую живот.
Она беременная.
Блин, она беременная.
А убыры не вампиры. Они не кровь пьют. Они крадут детей и пожирают зародышей. И никто не знает, как это происходит.
Я сейчас, кажется, узнаю.
Не хочу.
Я молча кинулся пятками в сгиб тварьих колен. Голову ей сносить бесполезно, пули ее не беспокоят, а равновесия лишить, кажется, можно. И попробовать убежать.
Кроссовки скользнули подошвами по ногам, как по стальным столбикам, твердым и цельным. Я чудом не опрокинулся и ухватил тварь сгибом локтя за горло, с ужасом воображая, как убырлы сейчас ерзнет головой и откусит мне руку на фиг.
Тварь не ерзнула, а хлестнула меня по боку рукой. Как бритвой на ремне.
Я зашипел и рванул всем телом вниз, чтобы сломать гадине хребет или шею. Как она сержанту.
Кажется, хрустнуло. Может, хребет твари. А может, мои ребра, по которым тварь, сжавшись и разжавшись, ударила обоими локтями. Я, поперхнувшись, отлетел на пару метров и завозился на полу, пытаясь вытащить из живота вьюшку, не пускающую внутрь воздух. Вытаскивались дурацкие веточки, которые, да, я нарезал по бабкиному совету и за каким-то фигом примотал к спине.
Я оперся о кулаки, пытаясь подняться, но в животе с ёканьем дернулась вверх-вниз баба копра, руки разъехались, и я шарахнулся носом об пол. Бам-м.
Бам-м – отозвался пол.
Повалил и выдирает, понял я обреченно. Очень не хотелось смотреть, но я поднял голову. И не понял, что вижу.
Я выдохнул, поморгал и посмотрел снова.
Это мой смертельный захват сработал? Сомневаюсь.
Тварь распростерлась по полу в дикой позе: шпагат, и все тело на передней ноге. Как гимнаст или ушуист какой. Только гимнасты с ушуистами такие вещи с улыбкой проделывают, легко и мягко, а не брякаются всем хозяйством, будто их вдоль разодрали. Ей не больно, конечно, но все равно… Стоп. Вдоль разодрали.
Я посмотрел на тетку, обхватившую живот уже обеими руками, словно понимала чего. Посмотрел на тварь, которая начала уже медленно собираться в способную к движению фигуру. И посмотрел на свои упертые в пол разбитые кулаки. В них были зажаты обрывки ветки.
Черемуховой ветки, кучу которых, напоминающих ножки бегуна, меня заставила взять бабка, которые исцарапали мне всю поясницу и одну из которых я сжимал в кулаках, вставая.
Она порвалась пополам.
И тварь порвалась пополам.