Учебник жизни для дураков
Шрифт:
Мы чокнулись, и он выпил. Я-то был за рулем. Но он и не настаивал.
— Да, — заговорил он. — Ты разве не знал? Я завязал. Совсем не пью. — И подлил себе водки. — Здоровье уже не то. Это раньше я мог себе позволить…
Он опять выпил. И закурил.
— И курить тоже бросаю, — сказал он. — Никотин ведь очень вреден. Это раньше я курил, как паровоз. Когда был молодой. Тебе сколько лет?
Я не видел причины скрывать свой возраст. Тем более, мы, скорее всего, были ровесники. Глаза моего соседа подернулись мечтательной дымкой.
— В твои годы я был генералом, — сказал он. И поглядел мимо меня куда-то вдаль, возможно, в свое героическое прошлое.
— Карточки
— Восемь ранений — это не шутка, — сказал он. — Одно тяжелейшее. В голову. У меня же ноги нет, — прибавил он.
Я взглянул под стол. Его ноги в грязных носках были целехоньки: Мой взгляд его не смутил. Такой у меня, наверно, был вид, что мне можно было заливать любую ахинею без всякого стеснения.
— А как было дело, — стал вспоминать он. — Лечу на истребителе. Обычный боевой вылет. Вижу — поезд. Явно вражеский. С крестами. Как сейчас помню — красными. Ну я и пошел на таран. Очнулся в госпитале. Ног нет, голова обвязана, кровь на рукаве…
Воспоминания его, как видно, взволновали. Он опять опрокинул в себя водку.
— Вы — молодые, — сказал он. — А мне уже тяжело в таких дозах. Ногу пришлось ампутировать. Но я все равно потом продолжал выполнять ответственные задания. С протезом.
— Что насчет карточек? — теряя терпение, завел я.
— Тут вот какая история… — Он выпустил сигаретный дым через ноздри, по-драконьи. — Шел на работу. Вдруг — пожар. Прохожих — никого. Пока я бегал пожарников вызывать, пока таскал воду ведрами… Бессмысленно стало на работу идти. Рабочий день уже закончился.
Я покивал. Он докурил сигарету, плюнул на окурок, чтоб затушить, и, прицелившись, кинул в окно. Но не попал. Окурок упал на кипу старых газет. И, кажется, продолжал тлеть. Но мой визави уже забыл про пожар, который недавно героически предотвратил.
— А на другой день… Иду… И тут женщина на перекрестке рожает. Некому ей помочь. Я принял роды. Ребенка назвали в мою честь. Уже неделю на работу вовремя прийти не могу. К примеру, вчера. Вижу: милиционер преследует преступника. Бросился на помощь. Пока мы его скрутили — вечер наступил.
Я встал и направился к двери.
— Вот так и все вы, — крикнул он мне вдогонку. — Разве от вас дождешься понимания? Иной раз лежишь тут, в кабинете… Подняться не можешь. Никто даже стакана воды не принесет. Чтобы спирт разбавить…
На работе следует вести себя так же, как дома с женой или мужем — неторопливо, с достоинством, без суеты, ненужных хлопот и волнений. Чего волноваться? Не муж, не жена, не дело же вас, в конце концов, заботя'*? Задумайтесь: кого может волновать порученное дело? Только законченного глупца. А если вы умны, то вас прежде всего интересуют ваши здоровье и благополучие.
И если они хоть как-то связаны с работой, которой вы занимаетесь, тогда вас будет волновать и работа. А не связаны — не будет волновать.
Чтобы преуспеть на работе, нужно усвоить элементарные правила:
* НИЧЕМ НЕ ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ И ПЛЕВАТЬ НА ВСЕ.
* НИ ВО ЧТО НЕ ВМЕШИВАТЬСЯ.
* НЕ ДЕЛАТЬ НИКОМУ ЗАМЕЧАНИЙ.
* ГОВОРИТЬ ТО, ЧТО ОТ ТЕБЯ ХОТЯТ УСЛЫШАТЬ — ЛИШЬ БЫ ОТВЯЗАЛИСЬ.
* ОТДЫХАТЬ КАК МОЖНО БОЛЬШЕ. РАБОТАТЬ НА РАБОТЕ СОВСЕМ НЕОБЯЗАТЕЛЬНО!
Кому это надо — что-то такое делать, предпринимать, прилагать усилия? Для чего все это?
Главное — не работа, которую поручено выполнять. Главное — отношения с людьми. Ваша сердечность, проявленная к окружающим, и их ответная благодарность. Какая еще работа? Кому она нужна? А хорошее отношение нужно всем.
* ПОРТИТЬ С ЛЮДЬМИ ОТНОШЕНИЯ ИЗ-ЗА РАБОТЫ — ЧУДОВИЩНАЯ ГЛУПОСТЬ. Что вам это даст?
И ЕЩЕ — НИКОГДА, СЛЫШИТЕ, НИКОГДА НЕ БОРИТЕСЬ ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ! ПОТОМУ ЧТО В ОСЛЕПЛЯЮЩЕМ ЖЕЛАНИИ ДОБИТЬСЯ ЕЕ ТОРЖЕСТВА, СОСРЕДОТОЧАСЬ НА ДАННОЙ КОНКРЕТНОЙ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ, ВЫ УПУСКАЕТЕ ИЗ ВИДУ ДЕСЯТЬ, ДВАДЦАТЬ, ТРИДЦАТЬ ДРУГИХ, КОТОРЫЕ ОБРУШАТСЯ НА ВАШУ ГОЛОВУ.
РАБОТАТЬ НЕ НАДО, — говорил мне Маркофьев. — ДА ЕЩЕ ТАК ТЯЖЕЛО, ЧТОБЫ ВСЕМ ВИДНО БЫЛО, КАКИЕ НЕИМОВЕРНЫЕ УСИЛИЯ ТЫ ПРИЛАГАЕШЬ И КАК ОБИЛЬНО ПОТЕЕШЬ ОТ НАТУГИ.
А что же надо?
— НАДО ПРЕВРАЩАТЬ ЖИЗНЬ В ПРАЗДНИК! — твердил он. — Людям все равно, что отмечать, лишь бы отмечать.
Все усилия, которые люди предпринимают, — лишь ради получения удовольствия. Напрягают силы и мышцы, заставляют извилины работать — все ради того, чтобы в финале достичь радости и праздника. И все их технические изобретения и новшества — ради достижения наслаждения. Поэтому выражение «Любишь кататься — люби и саночки возить» — в корне неверное. Если вам доводилось бывать, к примеру, в австрийских Альпах, неподалеку от Зальцбурга, родины Моцарта, вы не могли не восхитится идеальной работой фуникулеров, то есть попросту говоря — подъемников, доставляющих лыжников на вершины гор. Откуда эти самые лыжники с хохотом и гиканьем съезжают. После этого им бы следовало карабкаться вверх, но они садятся в вагончики подъемников. Процесс получения удовольствия целиком отделен от процесса затрачивания усилий, ведущих к наслаждению. То есть что я говорю: утруждающее звено отсутствует полностью. Так ловко человечество научилось снимать верхушки, сливки, пенки и т. д. Аналогичную картину наблюдаем и в любовных ласках, когда из полученного удовольствия вовсе не вытекает обязательное появление на свет ребенка. Охота была карабкаться в гору и возить саночки! Прокатились — и хватит!
Именно Маркофьев выступил создателем и открывателем теории пенкоснимания.
— Кто сказал, что снимать сливки и пенки — предосудительное занятие? — вопрошал он и сам же отвечал. — Пенки — самое сладкое, что есть в варенье, сливки — лучшее, что есть в молоке. С каких пор борьба за лучшее стала считаться дурным занятием? Да, пробуждаю и востребую в людях лучшее, что в них есть. Например, если одна из моих жен хорошо готовит, а другая шьет, а третьей цены нет в качестве специалиста по перепечатке текстов, а четвертая замечательно водит машину — я что, должен пренебречь этими их чертами? Зарыть их таланты в землю? Может, они расцвели благодаря мне и всеми лепестками тянутся именно в мою сторону, ради другого индивида эти прошмондовки пальцем бы не пошевелили… Так вот, я не в праве душить лучшие проявления человеческой души на корню! И от каждой женщины, от каждого мужчины забираю лучшее, как пчелка, которая перепархивает с цветка на цветок. Я не вдаюсь в подробности, не поднимаю ил со дна. Как только речь заходит о чем-то скверном, как только начинаются выяснения отношений, ревность, посягательства на мою независимость — удаляюсь, исчезаю, я не хочу способствовать пробуждению и формированию в человеке дурных качеств и наклонностей.