Учебники для волшебника
Шрифт:
— И ничего тут сверхъестественного, — уверял Шестаков. — Алгоритм открытий нашел еще ваш Менделеев (опять «ваш»!). Надо выстроить факты по порядку, найти закономерность; в химии она периодическая, увидеть пропущенные клетки и край знаний. Там и надо искать — за краем. Что искать, что найдешь — закономерность подскажет. У вас (снова «у вас»!) край знаний проходит за галактиками и под фотонами.
Тут Шестаков долго излагал доказательства, но я, извините, в физике не силен, перепутаю, пересказывая. Помню только, что он рекомендовал искать сверхэнергию в вакууме, потому что, чем глубже в недра материи, тем энергии больше. Естественно, кирпичи должны быть прочнее, чем все сооружение, так что в атомах больше энергии, чем в молекулах, а в
— Это наши ученые и сами знают, наверное, — сказал я ему тогда. — Ты им подскажи что-нибудь новенькое, что вы — пришельцы — усмотрели за передним краем, нашим краем, а в вашем глубоком тылу. Конкретное что-нибудь подскажи. — Вот видите, я уже и рассуждал с ним как с подлинным пришельцем. Не то подыгрывал, не то в роль вошел.
Он поморщился:
— Не хочется и не хочется мне делать подсказки. Все время твержу: не подарки я привез, а умение, алгоритм изготовления подарков. Но если ты считаешь, что это так необходимо… Ладно, расскажу конкретное: строение фотона или электрона, например, у вас этого еще не знают.
Тут он глянул на часы, пробормотал: «Никак не могу приспособиться к вашему времени», заторопился. Я крикнул вдогонку: «Ни пуха, ни пера!» Но он меня к черту не послал, пренебрег приметой.
Должен сказать вам, товарищ следователь… ну хорошо, гражданин, гражданин… так вот должен вам сказать, что не верил я, будто мой сосед подлинный пришелец. Вижу, человек начитанный, незаурядный, пожалуй. И если ему угодно разыгрывать пришельца, пожалуйста, могу и подыграть. Но тут я заколебался. Одно дело, когда он — бывший инженер — рассуждает со мной — бывшим агрономом — о природе и любви, о том, о сем; совсем другое — визит к членкору физику. Это уже не игра. Видимо, друг мой и сам верит, что он пришелец. А вдруг и впрямь подлинный пришелец?
И подумал я еще, что это же легко проверить. В наш дом Шестаков переехал, обменявшись с Раей, с той, что от мужа бегала. Схожу-ка я к ней в Кривоколенный, на прежнюю квартиру моего пришельца, и расспрошу, проживал у них Михаил Михайлович или неведомо откуда с неба свалился.
Как раз дело было в субботу, с утра. Членкор пригласил Шестакова к себе на дачу в Мозжинку, возле Звенигорода. Туда и обратно- целый день. «Кривоколенный переулок ближе, — подумал я. — Обернусь быстрее».
Переулок этот в центре Москвы. Кривоколенные могут быть только в старом центре. И дом был старый, с толстенными стенами, прямо-таки крепостными, и с низенькими окошками. Раи я не застал, но словоохотливые соседки сообщили мне обо всех ее приключениях. Первый муж разыскал ее все-таки, явился со вторым вместе, но драться они не стали, а решили Раю пропить и на пропой забрали у нее ковер, гордость обстановки. В общем, оставшись без мужей и без ковра, Рая уехала в деревню, подальше от страстей, но мужья уже разузнали ее адрес… Все это я слушал добрых полчаса, не без труда перевел разговор на «пришельца».
И узнал, что в биографии его не было ничего астрономического, Жил он в старом доме с детских лет («Вот такусеньким помню», — сказала старейшая из соседок), служил в райисполкоме по ремонту водопровода и канализации, вырастил детей, поднакопил деньжат и решил на старости лет себя побаловать: купил «жигуленка» и махнул с женой на Кавказ. Но человек в возрасте, реакция не та; в общем, врезался в столб на крутом повороте. Жена погибла, у самого перелом обеих ног, повреждение шейных позвонков, травма черепа, гематома в мозгу. Бабушки так и сказали «гематома», о медицине толковали со знанием дела. Недели три Шестаков провалялся в больнице, уже и хоронить собирались, но вдруг сразу пошел на поправку, выписался, вернулся домой. Конечно, не без остаточных явлений, все-таки в черепе дырка. Провалы в памяти, простые слова забывает, не помнит соседок по имени-отчеству. И характер изменился. Раньше веселый был такой, шутил, а сейчас мрачный, насупленный, слова тянет. И все твердит: «Я
Такие подробности узнал я, и все нашло объяснение. Травма черепа, гематома, что-то сместилось в голове, и бывший инженер вообразил себя пришельцем. Правда, при этом мысли у него какие-то появились, соображения о сюжетах, электронах, об изобретательстве тоже. Но, может быть, хорошая встряска и талант пробуждает. Ведь и с часами бывает так: встряхнешь как следует, начинают идти. Если это справедливо, тогда о Шестакове диссертации писать надо, студентам его в клинике показывать. Новый способ пробуждения способностей — авариями на дороге.
С интересом ждал я его возвращения из Мозжинки. Как оценит членкор идеи «нашего ушибленного». Успех или провал? Провал вероятнее. Едва ли он мог предвидеть еще неоткрытое. Едва ли… Но все же я надеялся. Сидел у телевизора и к шагам в коридоре прислушивался.
Когда стукнула дверь на площадке, я выглянул в коридор. «Ну как?» — спрашиваю. Но по лицу вижу, никак! Серое лицо, усталое, щеки ввалились, на лбу, вокруг треугольного шрама, багровая каемка. Понимаю, провал.
— Я зайду к тебе, — говорит он. — Только пальто сниму.
Действительно, зашел через несколько минут. Не сел в кресло, рухнул. Я тоже присел, жду. Молчит. Потом проследил его взгляд: на телевизор уставился. Я и забыл про фильм, у меня Таня никогда не выключает, привык к звуковому фону, не воспринимаю. Убрал звук.
— Вот и я так,- говорит Шестаков, кивая на телевизор.- Руками размахиваю, кричу, надрываюсь. Не слышат. Отключили слух.
Вздохнул тяжко, плечами пожал.
— Он сказал (мне не надо было объяснять, что «он» — это членкор), что я неправильно понимаю слово «открытие». Открытие всегда неожиданность, открытий было не так много в истории науки: радиоактивность, рентген, сверхпроводимость, еще два — три. Достижение Северного полюса называть открытием некорректно, это неверное словоупотребление. И за горизонтом искать бесперспективно, за горизонтом может быть бесплодная пустыня, тогда как самородки — под ногами. Поэтому планировать открытия бессмысленно и нескромно. Рассказал, усмехаясь, что в двадцатых годах некий деятель предлагал составить задание для всех ученых поголовно. И начал составлять, а кончил в сумасшедшем доме.
— А ты говорил ему о Менделееве?
— Говорил. Он сказал, что в науке нет стандарта. Химия — одно, а физика — совсем другое. Аналогия — не доказательство. Малое — не великое, атомы — не планетная система, в микромире свои законы- квантовые. Мы не способны представить себе атом, потому что у нас механическое воображение, а атом — нечто иное, безумное, с точки зрения обыденной жизни. Так что рассуждать об энергии вакуума безнадежно. В вакууме может быть много энергии, а может быть и мало, даже меньше нуля.
— А насчет электрона ты ему сказал?
— Сказал. Нарисовал даже. Сказал, что вы напрасно считает электрон точкой. Электрон — колечко, круговой замкнутый ток вакууме. Если электрон движется, ток спиральный — как бы катушка. Фотон похож на восьмерку. Передняя петелька заряжена отрицательно, задняя — положительно, все вместе — нейтрально. На счет кварков же…
— А он что?
— Улыбается. Это, дескать, устарелые допотопные представления в стиле Декарта. Сказал, что нужно быть гением, чтобы продолжать гениальные открытия великих ученых. «А как вы распознаете гениев?» — спросил я. Он ответил с уверенностью: «Мы даем широкое образование молодому человеку. И когда приходит звездный час, гениальный умеет его уловить. Так было у Ньютона с падающим яблоком, у Менделеева, который увидел свою таблицу во сне, или у Колумба, когда тот узнал, что Земля шарообразна, и понял, что можно попасть в Индию, плывя на запад, а не на восток. Гений — это человек, оказавшийся на высоте в свой звездный час».