Ученица Лесника. Сердце каменной птицы
Шрифт:
– Спасибо!
Подхватив висевшую на гвозде в сарае черную кожанку, она унесла ее к сторожке, развесила ее на крыльце и принялась подшивать сплетенную ночью сеть к подкладке. Зигфрид окончательно проснулся, вышел, скептически посмотрел на то, что она делает. Ничего не сказав, потянулся и, зевая во все горло, пошел к колодцу. Из кармана его джинсов торчала рукоять пистолета.
Когда
– Держи!
– Что это было? – спросил тот.
– Это называется: “оберег”.
– Рыжая, ты о чем? Заклятье я и так остановлю, а пулю он все равно не удержит.
– Проверим?
– Ладно, хватит! Пошутили и достаточно. Не нужно портить хорошую вещь.
– Нет, спорим!?
Она все еще держала куртку на весу. Зигфрид, вздохнув, вытащил “Вальтер”, сделал шаг в сторону, чтобы не попасть в нее и выстрелил, но того, что произошло, не ожидал никто из них. Ударил беззвучный взрыв. Ирину с ног до головы осыпало мельчайшими ледяными осколками пули, которая разлетелась буквально на песчинки. Иллюзию платья (в который уже раз за этот день!) сдуло с нее, как будто она сдуру вошла в церковь. Зигфрид опустил ствол и пальцами левой руки недоверчиво потрогал неповрежденную кожу.
Дверь сторожки открылась и в дверях появился Лесь. Посмотрел на них, сразу все понял и спросил:
– Сдурели, палить с утра, да еще из этой штуки? Домовой чуть в трубу не выскочил.
– Не понимаю… – сказал немец, осматривая куртку и поворачивая ее то одной стороной, то другой. – Смотри, Лесник! Я вообще не ощущаю защиту. Как она сумела ее спрятать?
Ирина показала ему язык. Учитель взял куртку у немца из рук, посмотрел на сеть из конского волоса, кивнул и поднял глаза на нее.
– Вот о чем ночью нечисть болтала. Поляницы жаловались, что кто-то в поле на лунный луч ворожит. Кто это еще мог быть, кроме тебя? Неплохо вышло. Даже не развязалось ничего.
– И что, любой удар держать будет, – спросил Зигфрид, забирая куртку и надевая ее.
– Ну, любой, не любой… Мое ружьишко ее пробьет, ее ножик – учитель кивнул на Ирину, – тоже. Твой меч, лук Татарки… Шаману только посмотреть надо разок – она распустится. Огонь снимет такое заклятье сразу же, так что если надоест – можно просто сжечь. На солнце сеть надолго оставлять нельзя. Вот пожалуй и все. Носи на здоровье.
– Благодарю. А в кирху войти?
– Нечистого в ней ничего нет.
Зигфрид снял куртку и снова унес ее в сарай, а учитель посмотрел на Ирину.
– Ну что? – спросил он своим обычным ворчливым тоном. – Налеталась? Опять весь лес взбаламутила. Леший, небось, волосы рвет на себе, во всех местах. Истинно сказал вчера этот немец: “Черная банда”. Только хулиганить и можете.
– Пусть рвет. Не облысеет! – сказала Ирина и пошла за своей настоящей одеждой.
Иллюзия с нее сегодня слетала слишком часто и это начинало надоедать. К тому же после взорвавшейся пули у нее до сих пор тряслись от испуга руки и, судя по насмешливому взгляду Леся, он прекрасно понимал, что с ней сейчас творилось. Опять перехимичила. В последнее время это происходило с нею раз за разом. Вспомнить хотя бы тот смерч на Москва-реке…
* * *
Печь Лесь с утра разжигать не стал, а сложил почищеную Ириной картошку в большой закопченый котелок и поставил тот на маленькую печурку, стоящую рядом с коптильней. Он всегда предпочитал по возможности готовить не в сторожке, а в “летней кухне”, как он ее называл. Сидел в продавленном автомобильном кресле, курил свою трубку, смотрел на лес и помешивал веточкой горячее, пыхтящее варево. Конечно он мог и домашней нечисти стряпню поручить, та его слушалась, но почти никогда этого не делал, а сегодня Ирина обратила внимание на то, что готовя завтрак он постоянно поглядывал в небо, будто ждал чего то. Дождем даже не пахло, небо было ясным и только редкие кучевые облака плыли на запад.
Конец ознакомительного фрагмента.