Учение о цвете. Теория познания
Шрифт:
*
Каждый мыслящий человек, взглянув на свой календарь, посмотрев на своп часы, вспомнит о тех, кому он обязан этими благодеяниями. Но если почтительно предоставить им (математикам) господствовать во времени и пространстве, то они должны призпать, что мы замечаем нечто, далеко их превышающее, принадлежащее всем людям, нечто, без чего сами они не могли бы ступить и шагу: идею и любовь.
О математике и о злоупотреблении ею (1826)
Право наблюдать, исследовать, постигать природу в ее простейших, сокровеннейших источниках, как и в ее очевиднейших, больше всего бросающихся в глаза творениях, хотя бы и без содействия математики, это право я должен был уж очень рано присвоить себе, согласуясь с моими задатками и с обстоятельствами. Для себя я отстаивал это право всю жиаиь. Чего я достиг при этом, это
Но я с неудовольствием заметил, что моим стремлениям приписали неправильный смысл. Я слышал, как меня обвиняли в том, будто я противник, враг математики вообще, математики, которую никто пе может ценить выше, чем я, так как она дает как раз то, в проявлении чего мне совершенно отказапо.
**
Каждому человеку присуще рассматривать себя как центр мира, потому что ведь все радиусы исходят из его сознания и туда слова возвращаются. Можно лп, поэтому, вменять в вину выдающимся умам известное завоевательное стремление, какую — то жажду присвоения?
Все, что здесь в известной мере хвалилось и порицалось, принималось и отвергалось, указывает па неудержимо подвигающуюся вперед деятельность и жизнь человеческого духа, который должен был бы, однако, испытывать себя преимущественно делом: только таким путем все колеблющееся п сомнительное кристаллизуется в желаппую действительность.
* **
В переведенном нами месте д’Аламбер сравнивает последовательность геометрических положеппй, где одно выводится из другого, со своего рода переводом с одного наречия на другое, которое образовалось бы из первого; в этой цепи собственно должно содержаться все одно и то же первоначальное положение, лишь во все более ясном и пригодном для употребления виде. При этом предполагается, что во всем ходе дела, которое и так рисковапо, соблюдается величайшая непрерывность. Но вот наш римский друг (Чикколинп) находит известный переход от одного уравнения к другому при решении известной проблемы — неясным и недопустимым; а ученый, нанпсавшпй эту работу, пе только признается, что он заметил Эту трудность, по и заводит речь о том, что многие товарищи но профессии позволяют себе в своих трудах еще бдльшие скачки: если так, то я спрашиваю, какое можно питать доверие к результатам этих магических Формул, н не посоветовать лп — особенно проФану — держаться самого первого положения, исследовать его, покуда простирается опыт и человеческий рассудок, и использовать найденное, совершенно отклонив все, что лежит вне его сферы!
И вот, для оправдаппя сказанного пусть послужит эпиграф, mi риющнИ роль как бы эгиды в деятельности того выдающе- нн н чемош'кп, которому мы обязаны вышеприведенным сообщением, который с этим лозунгом идет впереди других н» научном поприще и создает неоценимое:
Sans franc — penser en 1’exercice des lettres
II n’y a ni lettres, ni sciences, ni esprit, ni rien [37] ).
Plutarque.Веймар, 12 ноября 1826 г.
37
«Без свободомыслия в литературное работе нет ни литературы, ни наук, ни ума, ни чего бы то ни было».
Опыт и идея [38] (1828)
Эмпирическая ботаника (Erfahrungs — Krauterkunde) исходит как и всякое человеческое стремление, из полезного, она ищет пищи в плодах, врачебной помощи в травах и кореньях, и такое направление ни в коем случае нельзя считать низким; здесь мы открываем идею, направленную на полезное — быть может, самое первоначальное из всех направлений — и тем пе менее стоящую уже очень высоко, так как она обозначает самое непосредственное отношение предметов к человеку, в предчувствии его гордого притязания — господства над миром.
38
К этому ряду афоризмов побудило Гёте чтение (летом 1828 г.
<>rganographie vegetale Декандоля. Предназначались они первоначально для немедко-Французского издания «Метаморфозы растений», но были напечатаны впервые в Веймарском издании.
* **
Мы переживаем время, которое с каждым днем дает нам все больше стимулов рассматривать оба мира, к которым мы принадлежим, высший и низший, как связанные между собою, признавать идеальное в реальном
Возвысившись до этого воззрения, мы не станем больше, при разработке естествознания, противополагать опыт идее; мы привыкаем, напротив, находить идею в опыте, убежденные, что природа поступает по идеям, как преследует какую — либо идею и человек во всем, к чему он приступает. При этом нужно, конечно, принять во внимание, что идея в своем происхождении и своем направлении представляете а в различных видах, и в этом смысле может различно оцениваться.
* **
Здесь же мы прежде всего признаем п выскажем, что мы сознательно захватываем область, где скрещиваются метафизика н естественная история, где, стало быть, серьезный, добросовестный исследователь охотнее всего останавливается: здесь его не пугает больше напор безграничных частностей, так как он научился ценить великое влияние простейшей идеи, которая самыми различными способами может сообщить многообразному ясность и порядок.
Укрепляясь в этом образе мышления, рассматривая предметы в высшем смысле, естествоиспытатель приобретает доверие и идет, благодаря этому, навстречу эмпирику (dem Erfahrenden), который лишь с значительной скромностью решается признать какую — либо всеобщпость.
Последний хорошо делает, называя гипотезой то, что уже обосновало; с тем более радостным убеждением найдет и он что здесь имеет место истинное согласование. Он почувствует это, как чувствовали и мы в свое время.
После этого не проявится и следа противоречия, понадобится лишь кое — где выровнять незначительные разногласия, и обе стороны смогут радоваться взаимному успеху.
* **
Все время, однако, добросовестный исследователь должен наблюдать самого себя и заботиться о том, чтобы, подобпо тому, как взору его открываются пластичные (bildsam) органы, так и сам оп сохранил пластичность своего воззрения и ие застывал на одном способе об’яснения, а в каждом случае умел выбирать способ, самый удобный, наиболее аналогичный паглядному представлению.
Так, например, удобно представлять себе лпстики некоторых чашечек как сначала, по тепдепцпп природы, отдельные, и лишь потом более пли менее соединенные, благодаря анастомозу. Напротив, листья пальмы, в их прогрессивном росте, нужпо представлять себе как произведенные природой в виде единства, и лишь затем расходящиеся и разрывающиеся на многие частп. Но все сводится вообще к тенденции ума: склонен ли он идти от единичного к целому или от целого к единичному. Таким взаимным признанием устраняется всякое столкновение образов мышления, и наука приобретает солидное положение, наука, страдающая, больше, чем думают, от такого раздора [39] ), который сводится больше к словопрениям.
39
В подлиннике Eutweihung (осквернение), но, в виду явной бессмыслицы, я принимаю это за опечатку (или описку) — вместо Entzweiung.
Это имеет место при об’яснепии известных явлений, где встречаются более низкие способы об’яснения, которые все же сообразны человеческой природе и из нее ведут свое происхождение. Ставится, например, вопрос: об’яснить ли известное единство, в котором обнаруживается многообразие, из уже наличного многообразия, сложности, или же рассматривать и принимать его как развившееся из продуктивного единства. И то, и другое допустимо, поскольку мы хотим и должны признавать различные проявляющиеся у человека способы представления, именпо, атомистический и дипамический, которые различаются только тем, что первый в своем об’яспепни привносит таинственное соединение, второй же предполагает его. Первый может, чтобы снискать расположение, сослаться па анастомоз, второй — на допущенное множество и единство; но если тщательпсе всмотреться, то окажется всегда, что человек предполагает то, что он нашел, и находит то, что он предполагал. Естествоиспытатель, в качестве философэ, не должен стыдиться двигаться взад и вперед в этой качелеобразпой системе, и там, где научный мир пе понимает себя, приходить к соглашению с самим собою. Зато ои, с другой стороны, предоставляет описывающему и определяющему ботанику право «находить прибежище у позитивных решении, если не хочет впасть в вечное кружение и колебание».