Ученик мага
Шрифт:
Урок четвертый: бегать по двору задом наперед, держа в руках пятикиллограмовый кусок льда, обернутый мешковиной. Остановиться можно только, когда весь лед растает.
Урок пятый: взять кувшин со смесью риса и чечевицы и рассортировать зерна с завязанными глазами.
Урок шестой: поймать двенадцать тараканов, пользуясь только жестяной кружкой.
После недели таких измывательств я почти готов был сдаться. Испытания оказались действительно суровыми. Я вконец сбил себе все локти и колени, спина, казалось, вовек уже не разогнется. На руках не осталось живого места от порезов,
Феруз перестал быть для меня человеком большого мастерства и утонченности. Я уже тихо ненавидел все, что было с ним связано. Одевался он безупречно, носил пошитую на заказ одежду, волосы зачесывал назад – они лежали волосинка к волосинке, гладкие, будто мокрое птичье перо, от него пахло лосьоном после бритья. Я же превратился в его прямую противоположность. Даже перебирая рис с завязанными глазами, мог безошибочно определить, что он надо мной склонился – нежный аромат лаванды выдавал, что Учитель нагрянул ко мне с проверкой.
Может, в глубине души волшебник затаил злобу на Хафиза Джана? И теперь он получает истинное наслаждение, истязая меня просто так, из мести? Но с другой стороны пуштун ведь предупреждал о зверских методах Феруза.
В основе всех испытаний лежала боль. Такое чувство, что я то ли попал в тренировочный лагерь иностранного легиона, то ли прохожу ритуал посвящения в тайную секту. Одно можно сказать наверняка: такой кошмарный распорядок дня мог составить только отъявленный садист.
Феруз без устали выдумывал все новые и новые пытки. Чем больше боли, тем успешнее урок. Меня поддерживала лишь мысль о том, что путь к настоящему успеху пролегает через трудности.
Причудливые задания и оценивались странно. Когда мне удавалось выдержать испытание, меня бранили гораздо сильнее, чем после провала. Я не знал уже, что и думать. У меня опускались руки.
Пыток во дворе Ферузу показалось мало, и он придумал новые испытания. Бывало, он посреди ночи являлся в мою кишащую тараканами комнатушку в пристройке для слуг. Не представляю, как он ухитрялся ко мне попасть. После первого же вторжения я стал запирать дверь на засов и подпирать ее стулом. Мне было любопытно, как же Ферузу удается обойти все эти баррикады без единого шороха, но он был не из тех, кто благосклонно относится к расспросам о своих передвижениях. Оказавшись в моей комнате, он трижды ударял по кружке для подаяний – сигнал, что я должен быть готов.
– Есть! – хрипел я, не успев еще толком проснуться.
– Мне нужно, чтобы ты выучил стихотворение на бенгали. Приду – проверю.
На пол падали четыре отпечатанные листка.
– Но я же не умею читать по-бенгальски, – бормотал я, заранее зная, что это мне не поможет.
– Найди того, кто умеет, – отвечал мне Феруз.
Задолго до рассвета, я поднимал с постели Гокула, умоляя его прочитать мне стихотворение. И Гокул читал, не говоря мне ни слова в упрек.
На рассвете, с началом занятий, я просил волшебника проверить выученное стихотворение. Иногда он проверял. А иногда просто спрашивал:
– Выучил?
– Да, – отвечал я.
– Тогда зачем проверять? Мы ведь не в детском саду.
В шесть часов вечера тридцать первого декабря Феруз подошел ко мне – я лежал лицом в грязи, как павший солдат. Большую часть дня я ползал на коленях через весь двор, перенося чайной ложкой грязь из одного ведра в другое.
Если я еще как-то держался, то теперь готов был расплакаться. За всю первую неделю моего обучения о волшебстве не было сказано ни слова. Я все больше и больше убеждался, что выбрал себе не того учителя.
Беспощадная методика Феруза окончательно меня сломила. Локти и голени у меня были все в ссадинах. В многочисленные ранки на коже набилась грязь. Правое колено ужасно болело, пришлось замотать его обрывками старой простыни.
Феруз по-прежнему не снисходил до того, чтобы заметить, какую боль он мне причиняет. Склонившись надо мной, он недовольно передернул плечами – вышло похоже на задиристую птицу. Волшебник протянул мне платок высморкаться. Я погрузил обожженное солнцем лицо в складки прохладного нежного шелка и громко сморкнулся. Комочки спрессованной калькуттской грязи вылетели из ноздрей, будто дротики из духового ружья. Встать без посторонней помощи я не мог, поэтому остался лежать, протягивая волшебнику платок. Он с омерзением оттолкнул мою руку.
Стукнув один раз по кружке, он призвал Гокула. Верный камердинер появился из кухни. Все четверо слуг в доме были приучены распознавать стук, которым Феруз вызывал их – своеобразная форма морзянки.
– Гокул, – распорядился он, – помоги господину Шаху встать. Пусть он как следует вымоется. Проследите, чтобы уши он прочистил с особой тщательностью.
– Будет исполнено, сахиб!
– Сегодня ты здесь не ночуешь, – сказал Феруз, глядя на меня сверху вниз.
– ?
– Сегодняшнюю ночь ты проведешь на Парк-стрит.
Я уже вовсю воображал себе джакузи и двуспальную кровать с накрахмаленными простынями.
– Мне снять номер в гостинице?
– В этом нет необходимости, – сухо произнес волшебник. – Я приготовил тебе сюрприз. Гокул в курсе, он тебя проводит.
Избавившись от глубоко засевшей в носу и ушах грязи, я почувствовал прилив энергии. Парк-стрит… это же калькуттская площадь Пиккадилли. Какой разительный контраст с жилищем учителя.
Камердинер вывел меня на улицу. Уже стемнело. Правой рукой он прижимал к себе перевязанный бечевкой коричневый сверток.
– Куда мы идем, Гокул?
Камердинер ничего не сказал. Только посмотрел на меня сочувственно и указал глазами на таинственный сверток.
– Мы идем встречать новый год? А фейерверк будет?
Гокул не проронил ни слова.
– Это у тебя подарок, да?
И этот вопрос Гокул оставил без ответа.
Такси доставило нас в самый тихий и отдаленный уголок Парк-стрит. Я снова подступил к Гокулу с расспросами.
– Мы ведь проехали все лучшие отели, они на другом конце улицы.