Ученик мага
Шрифт:
– Да, все так и есть, но откуда вы узнали? Хафиз Джан говорил, вы не общаетесь уже много лет.
– Ну, как… – пробормотал Феруз. – Сами знаете. Прикладываю ухо к земле и…
Горбун вскинул бровь, глядя на своего приятеля.
– Хафиз Джан был одним из моих лучших учеников, – как ни в чем не бывало продолжил Феруз. – Разве он вам не рассказывал? Давайте-ка сюда письмо и талисман… наверняка он прислал с вами тот самый безоар.
Я вручил ему письмо и талисман. Феруз аккуратно вскрыл конверт. Прежде чем вчитаться в написанные корявым почерком моего друга-пуштуна строки, он поднес бумагу к носу и трижды вдохнул. Обнажив в улыбке острые зубы, он сжал талисман в кулаке и сделал еще один вдох. Поначалу я сомневался, что передо мной и вправду Феруз. Но сомнения тут же рассеялись, когда я увидел, как трепетно он относится к письму и талисману.
И хотя вероятность нашей случайной встречи с Ферузом была один к десяти миллионам, сам он ничуть не удивился. Впрочем, такие совпадения не впечатлили бы и других индийцев, о которых пойдет речь на страницах этой книги.
– Итак, – наконец сказал учитель. – Чем могу служить?
От волнения у меня сердце забилось быстрей. Какой ответ я получу на свой единственный вопрос?
– Глубокоуважаемый Феруз, – я сглотнул подступивший к горлу комок, – я слышал, вы самый лучший из иллюзионистов современности. Сэр, я хотел бы у вас учиться… Господин Феруз… – тут я запнулся, – пожалуйста, возьмите меня в ученики.
Хаким Феруз, казалось, вовсе меня не слушал. Он наблюдал за тем, как официант закладывал виражи между столиками будто заправский фигурист. Потом он дважды вздохнул. Я терпеливо ждал ответа.
– Мне не хочется вас огорчать, – произнес он негромко, – но я с недавнего времени я удалился на покой. И больше не беру учеников.
– Но я проделал такой долгий путь, – воскликнул я в порыве эгоизма. – Меня отравили, ограбили, мне пришлось мыться в баке у дхоби, после переезда по Джити до сих пор все болит.
– Джити, – поежился горбун, – ужас какой.
– Ну, – ответил великий фокусник, – похоже, у вас и без меня было предостаточно приключений. Вынужден повторить: я удалился на покой и весьма этим доволен.
Продолжать уговоры было бесполезно. Сказать мне было нечего. Я только ругал себя за то, что так много времени угробил на эти поиски.
Я уже готов был мчаться прочь из Альберт-Холла со скоростью разобиженной на всех и вся театральной примадонны, но что-то удержало меня.
– Можно просить вас об одном ничтожном одолжении? – спросил я.
– Конечно, – ответил Феруз, уставившись на меня своими зелеными, как бутылочное стекло, глазами.
– Дайте мне, пожалуйста, знать, если вдруг передумаете. Ради вашего давнишнего ученика Хафиза Джана.
Феруз улыбнулся. Он извлек из нагрудного кармана жилета старинную перьевую ручку, нацарапал пару слов на обратной стороне карты Калькутты и вручил ее мне.
– Приходите завтра ровно в полдень вот по этому адресу, – сказал он. – Если я вдруг передумаю, я вам сообщу.
Разыскивая Феруза, я наткнулся на пансион в районе Парк-стрит – это в центральной части города. Большую часть постояльцев этого всеми позабытого, обшарпанного заведения составляли шотландцы. Они, в основном, сидели в холле, накачиваясь местным пивом. С их слов я узнал, что они приехали в Калькутту повидать своего кумира – легендарного бенгальского кинорежиссера Сатьяджита Рея.
Из всей этой компании не пил только один. И вообще, он, в отличие от своих товарищей, вел себя очень сдержанно. Пока остальные нетвердой походкой бродили из угла в угол и предавались бурным возлияниям, он, выпрямившись, сидел у барной стойки – ни дать ни взять, попугай на жердочке. Лицо у него было бледным и вытянутым, нос острым, а в щетинистых бакенбардах пробивалась седина. Глаза за толстыми линзами очков в черной оправе казались неправдоподобно большими. Я поинтересовался, любит ли он бенгальское кино. Он ответил с сильным йоркширским акцентом, что жизни себе не представляет без бенгальских фильмов. Подавшись ко мне всем телом, он сказал, что его зовут Хорас, и что он с ума сходит по Калькутте.
Раньше он работал учителем в школе, а потом вышел на пенсию и стал организовывать дешевые поездки в Калькутту для любителей бенгальского кино. А на вырученные деньги приезжал сюда и сам. Удивительно, но недостатка в клиентах не было. Хорас много лет изучал историю Калькутты, но сейчас его куда больше интересовало настоящее. Бывший учитель из Шотландии побывал здесь уже раз двадцать и научился очень тонко чувствовать этот город, который производит на многих иностранцев отталкивающее впечатление.
– Калькутту невозможно описать словами! – заговорил он, откашлявшись. – И вовсе не потому, что город так уж отвратителен. Наоборот! Здесь можно наблюдать жизнь во всех ее проявлениях. Западные туристы видят одну лишь грязь, и закрывают глаза на остальное. А посмотреть тут есть на что. Если обращать внимание только на калек, попрошаек и ветхие дома, так и не увидишь, скажем, до чего находчивы местные жители.
– Находчивы?
– Чтобы понять Калькутту, нужно настроиться на восточный образ мысли, – сказал Хорас, смотря на меня поверх черной оправы сползших на нос очков. – Соберите полную комнату бенгальцев и попросите их отрешиться от городских будней – и у них получится, им по силам постичь самую суть.
– А иностранцы? – спросил я.
– Калькутта оказывает на них странное воздействие, – ответил учитель, нервно оглядывая группу шумных шотландцев. – По большей части, выбивает их из колеи.
– Чем именно?
– Всем… но чаще – домами. Иностранцам становится не по себе при виде развалин на месте некогда великолепных памятников архитектуры. Вам еще не случалось видеть, как прямо посреди улицы туристы с досады рвут на себе волосы?
Я покачал головой. Но Хорас не обратил внимания. Ему не терпелось продолжить.
– Калькутта ушла дальше, – рассуждал он. – Пусть фасады обваливаются, улицы все в колдобинах, а чтобы проехать в безумной толчее автобусов и машин, нужно быть самоубийцей. Здесь в три дня может внезапно стать темно, как ночью. Но это и есть Калькутта, настоящая, без прикрас.
Я смотрел на вход в пансион, не веря своим ушам. Тут учитель-шотландец хлопнул в ладоши, привлекая мое внимание.
– Мы, британцы, души не чаем в городе, которого, по сути, никогда не было, – сказал он. – Мы воздвигли памятники своим героям, побелили все, что только можно, нам прислуживали ливрейные лакеи, мы радовались, живя в просторных домах на берегах Хугли. Мы научили всех говорить по-английски, заставили признать власть наших монархов – и все это в отчаянной попытке построить Кенсингтонский дворец в Западной Бенгалии. Но стоило нам оставить ставшую независимой Индию, и настоящая Калькутта начала прорастать сквозь искусственно наведенный лоск.