Ученик мясника (сборник)
Шрифт:
— Чепуха.
Филдстоун показал на свой портфель:
— Смотрите сами. Я хотел отдать его. Четыре миллиона долларов. Черт возьми, это же пятьдесят процентов годовых от его инвестиций.
Нужно заставить его произнести имя. Поэтому он лишь улыбнулся и покачал головой.
Филдстоун распсиховался, голос стал пронзительно–резким.
— Да! Это правда! Все лежит здесь, и теперь мы на равных! Я исчезну, и полиция никогда не найдет меня.
— А что вы здесь делали? — спокойно спросил он.
— Я знаю, кем был Орлов. У него должны были сохраниться документы, которые он мог использовать против
Он снова улыбнулся. Ну да, как же!
— Нет, вы собирались их присвоить, чтобы иметь козыри против нас. И спасти свою задницу.
— Нет–нет, — постарался убедить его Филдстоун. — Честно. Я лучше знаю. — Он вынул из кармана чековую книжку. — Видите? Вот она. Здесь зафиксированы все финансовые операции за последние пять лет. Все в его чековой книжке. Я нашел ее. Мы уничтожим ее прямо сейчас, а вы скажете своим, что все в порядке.
— Вы должны сами сказать им об этом.
— Но мне запретили когда–либо разговаривать с мистером Балаконтано по телефону.
Вот оно — имя. Он даже не удивился, только обрадовался, что все закончилось. Он решил не усложнять. Тщательно прицелившись, он влепил пулю в лоб Филдстоуну. Раздался негромкий звук, голова Филдстоуна дернулась, и он рухнул на пол.
Он посмотрел на часы. Еще и трех нет. Времени предостаточно.
Глава 30
Проснувшись, Элизабет не сразу вспомнила о том, что произошло. Так бывает, когда думаешь, что встаешь на твердую почву, а она внезапно уходит из–под ног. Потом нахлынуло смутное ощущение тревоги; память подсказывала, что произошло какое–то непредвиденное, но в то же время вполне определенное и даже знакомое событие, не просто неприятность, а неудача особого рода и с особыми последствиями, вызвавшая чувство разочарования, но не страха. Палермо мертв.
Оставаясь в постели, она посмотрела на часы. Было три часа утра. Она проспала больше восьми часов. Шериф довез ее до Карсон–Сити, в аэропорту ей пришлось прождать два часа первого самолета в Лас–Вегас, так что до отделения ФБР она добралась только к четырем.
Почему Брэйер не позвонил ей? Его не было ни в ФБР, ни в отеле. Если он улетел в Вашингтон, то он давно уже там, а Коннорс или Пэджетт должны были ему сообщить, что Элизабет опять натворила дел. Палермо погиб. Надо возвращаться и постараться восстановить ход расследования. Наверное, дело в ее телефоне.
Элизабет зажгла свет. Нет смысла стараться снова заснуть. Она получила восемь часов забытья, оплаченные ее усталостью, растерянностью и стыдом, пережитым вчера утром. Остаток ночи придется бодрствовать. В Вашингтоне сейчас шесть часов.
Элизабет оделась. Если уж ей суждено провести ближайшие несколько часов наедине со своими мыслями, то слава Богу, что это происходит в Лас–Вегасе. Можно пойти перекусить, внизу полно народу, который играет, пьет и вообще живет такой жизнью, при которой можно никогда не узнать, что способен сделать острый металл с плотью и жилами человека.
Элизабет спустилась на лифте и прошла через казино. За несколькими столами продолжалась игра в блэк джек и кости. В манере игравших было что–то от тупой настойчивости пьяниц. В озерках света над ними клубился
Она прошла мимо ресторанов. Они уже закрыты. Никто из тех, кто бодрствовал в такое время, не нуждался в жарком «Веллингтон» или камбале «Бон фам». А кафе еще сияло огнями. В углу, за частоколом перевернутых стульев, уборщик–негр работал с пылесосом. Элизабет выбрала местечко подальше от пылесоса. Через два столика от нее сидели двое мужчин среднего возраста, в серых костюмах, довольно упитанные. Ей показалось, что на людях она меньше будет ощущать свое одиночество.
Официантка, на взгляд Элизабет, когда–то была привлекательной. Может, она и сейчас еще ничего, но выглядит уставшей и осунувшейся. Сетчатая наколка на голове делала ее почему–то похожей на мужчину в берете. По пути на кухню она кинула меню на столик Элизабет, через пару минут вернулась и застыла с блокнотиком.
— Я еще не выбрала, — сказала Элизабет. — Что такое сандвич «Донна Саммер»?
— Пастрами. Рубленая печенка. Шинкованная капуста.
Это звучало совсем неплохо. Она не ела уже… Сколько? По крайней мере, целый день.
— Я возьму сандвич и кофе.
Официантка кивнула, чиркнув в блокнотике. Не изменив холодно–внимательного выражения лица, она тихо произнесла:
— Кстати, сделайте себе одолжение!
Элизабет подняла глаза и заметила, что взгляд официантки направлен в сторону мужчин за соседним столиком.
— Одолжение? — переспросила она так же тихо.
— Не пытайся продавать себя здесь, дорогая. — Официантка слегка наклонила голову и добавила: — Отряд по борьбе с проституцией.
Это было сделано так незаметно, что Элизабет сначала не поняла, в чем дело. Только потом до нее дошло. Конечно. Единственными женщинами, которых она встретила в казино, была группка из четырех матрон в брючных костюмах, которые хихикали как школьницы. Наверное, последний раз вместе так поздно они проводили время именно в таком возрасте.
— Спасибо, — ответила Элизабет, и официантка удалилась.
Часы показывали половину четвертого. Может, в другой день Элизабет отнеслась бы к этому иначе, но сейчас она чувствовала, словно получила пощечину. Может, дело в ее одежде? Ей захотелось объяснить всем, что они ошиблись. Неужели о ней могут так подумать? Но в голове вертелась только одна фраза: «Нет, вы не правы. У меня хорошие оценки, и работаю я старательно».
В этой мысли был какой–то подтекст, который вывел ее из оцепенения. Что же ее так озадачило? Оценки. Упорная работа. Нужно делать то, что тебе говорят. Она примерная девочка. Всегда такая примерная. Колледж. Гуманитарное образование. Школа бизнеса. Работа в правительственном учреждении. Никаких ошибок, неослабевающая внимательность, никаких отклонений от выбранного пути — и ты на вершине. А внизу, прямо под тобой, — мрак, и нельзя понять, что он таит. Нечто ужасное. Все в этом мраке ужасно. Каждый шаг поднимает вверх, словно карабкаешься по лестнице, спасаясь от наводнения. Чем выше заберешься, тем дальше уйдешь от того, что внизу. От унизительного положения.