Ученик мясника

Перри Томас

У Саратога-Спрингс он свернул и направился к ферме. Даже в темноте были видны белые заборчики и здания вдалеке. Границу владений обозначал небольшой плакат с надписью «Фермы Монпелье» и пониже, мелкими буквами — «Арабские и чистопородные лошади». Интересно было бы посмотреть на все это днем. Запирают ли лошадей на ночь? И вообще, выгуливают ли их в феврале? Он ехал вдоль ограды и пытался рассмотреть то, что мог. За забором было три пастбища. Кое-где между сугробами оставались проплешины смерзшейся травы. Рядом с конюшней — площадка поменьше, вся в грязи. Он решил, что здесь занимаются выездкой. Дальше была трасса, как на ипподроме, только без трибуны. А впереди, на холме, стоял

дом. Вот что значит могущество, подумал он. Во владениях Карла Балы столько свободной земли, что ему пришлось проложить специальную подъездную дорогу к дому. Ему, наверное, приходится пользоваться машиной, чтобы посмотреть, как его собственные лошади щиплют его собственную траву. А ведь Бала приезжает сюда не больше чем пару раз за год. И вряд ли в феврале. Сейчас слишком холодно для лошадей, подумал он. Даже смотреть на них и то холодно.

Все оказалось сложнее, чем он ожидал. Не меньше двухсот метров открытого заснеженного пространства отделяли дом от дороги. Он не мог проехать их на машине и не имел права оставлять следы. Да, холодно. Земля, наверное, затвердела как камень. Но какой-то способ должен быть. Он уже слишком далеко зашел, чтобы отступать.

Он ехал мимо фермы и бился над решением этой проблемы. Есть только один путь, не слишком-то приятный, но он понял, что с этим придется смириться. Он развернулся и поехал в Саратога-Спрингс. Полчаса он искал работающий магазин. В этом супермаркете в такой час, казалось, торговали только пивом, но он нашел то, что требовалось: пару перчаток, вязаную шапочку, упаковку плотных пластиковых пакетов для мусора и моток широкой клейкой ленты.

Он остановил машину в миле от фермы, рядом с закрытой бензоколонкой, и занялся приготовлениями. Он отпилил половину черенка лопаты и подошел к багажнику. Достав четыре пакета для мусора, он вложил их один в другой для прочности, а потом открыл ящик со льдом.

— Выходи, Эдгар. Последняя остановка.

Идти было холодно, но другого выхода не было. Какой-нибудь из конюхов Балы поднимет тревогу, увидев незнакомую машину, остановившуюся рядом с фермой. Да и вообще машина ему сейчас не нужна.

Он шел вдоль белой ограды до тех пор, пока не добрался до места, где к ней примыкал другой забор, разделяющий два выгона. Хорошо, что он купил шапочку и перчатки. Правда, перчатки пришлось на время снять, чтобы достать клейкую ленту. Пистолет и лопату он сунул в другой пакет, связал их вместе и перебросил, как суму, через плечо. Он перелез через ограду, поставил ноги на нижнюю перекладину, ухватился руками за верхнюю и таким способом начал перемешаться к дому. Потом он сообразил, что быстрее будет, если он максимально станет опираться на ноги. Выгоны были пусты, но он обратил внимание на появляющиеся следы конских копыт. Наверное, днем их все-таки выпускают. Интересно, как лошади к этому относятся, подумал он.

Минут через десять он достиг места, где забор пересекался с другим, идущим вдоль подъездной дороги. Он остановился передохнуть и заодно взглянуть на часы. Было уже за полночь. Неизвестно, сколько все это продлится. Если бы еще не этот холод! Приблизившись к дому, он почувствовал: что-то не так. С того места, где он находился, казалось, что в доме горят все окна. Он осторожно подобрался поближе. Сторож не стал бы зажигать свет повсюду, а всяким конюхам нечего делать в главном доме. Несмотря на холод, его прошиб пот. Перегнувшись через забор, он всмотрелся в следы на заснеженной дороге. Она была исполосована следами десятков шин. Он различил следы рифленого протектора грузовика, специальных шин для снега и нескольких гладких. Черт возьми, Бала здесь, и с ним его люди! Безусловно, он здесь.

Теперь никому не подобраться к дому незамеченным. В доме может быть и двадцать, и тридцать человек охраны. В Нью-Йорке Бале хватило бы двух-трех.

Он постарался согнуть колени, чтобы его силуэт был менее заметен. Итак, район возле дома исключается. Придется искать что-нибудь еще. Он полз по забору, повернувшись к дому спиной. Где-то здесь должны быть конюшни. Прошло еще десять минут, пока он очутился позади длинного низкого строения. Он пригляделся к земле на дворике для выездки. Снега было совсем мало, в основном — грязь. Он осторожно наступил на землю, проверяя свою мысль, и улыбнулся. Настоящая грязь, только смерзшаяся, сохранившая следы копыт, ног, колес тележки и трактора. Он встал обеими ногами на землю и выпрямился.

Он направился вдоль забора к конюшне. В воздухе стоял ощутимый запах кислого конского пота. Он обогнул здание, и запах усилился, почти перекрывая свежесть холодного ночного воздуха. Где-то внутри конское копыто стукнуло о деревянную поверхность, послышалось тихое ржание. Они тоже чуют меня по запаху, подумал он. Потому что от меня не пахнет навозом.

Он немного подождал, пока лошади успокоятся, и осмотрелся вокруг. Неподалеку он заметил высокую, в несколько метров, груду земли. Нет, вдруг сообразил он. Это не земля, это навоз. Вот почему здесь такой сильный запах. Это груда компоста.

Обойдя кучу с другой стороны, он увидел, как в одном месте поднимается легкий парок. Он снял перчатку и поднес руку поближе. Действительно, навоз был еще теплым. Пригнувшись, он достал лопату и начал копать. Ни навоз, ни земля под ним не замерзли. Он выкопал яму глубиной с метр, прежде чем дошел до твердого грунта. Прости, Эдгар, подумал он. Вот твое место. В пакет с пистолетом он кинул еще чековую книжку Орлова и все забросал землей. Потом взял лопату и отправился в обратный путь.

На углу конюшни он опять услышал конское ржание, а затем и еще кое-что. Он замер. Это были шаги. Шаги человека. Вдруг над головой вспыхнул свет, заливший весь дворик. Отступив в тень, поближе к стене, он выжидал. Если бы у него был с собой второй пистолет! Теперь вот стой здесь, с одной лопатой, в полукилометре от дороги. А эти ублюдки начеку.

Внезапно он услышал еще шаги — уже позади. Человек шел вдоль задней стены конюшни. Он открыл дверь, вошел внутрь и обнаружил, что оказался рядом с лошадью. Она казалась громадной. Лошадь повернула свою длинную умную морду и уставилась на незнакомца. Снаружи кто-то шаркал по мерзлой земле. Вот шаги миновали его, и послышались голоса.

— Плевать мне, что он думает. Если Тосканцио пошлет сюда кого-нибудь, то они придут не через конюшню. А если уж он так беспокоится, пусть сам идет сюда и поскользнется на лошадином дерьме, — произнес один.

— Успокойся, — ответил другой. — Мы только обойдем вокруг и вернемся в дом.

Охрана. Балаконтано велел им постоянно патрулировать свою территорию. Лошадь начала нервничать. Она фыркнула, брызгая слюной, и попятилась от него. Потерпи еще несколько минут, подумал он, и я оставлю тебя в покое. Еще несколько минут, и я уйду, ты, здоровая тупая скотина. Сначала он решил, что с ней надо поговорить, чтобы успокоить. Но это рискованно, значит, лучше просто погладить. В темноте она казалась еще больше. Он протянул руку и мягко потрепал ее по боку. Шкура под его рукой передернулась, но затем разгладилась, но было уже поздно. Лошадь в соседнем стойле то ли почувствовала его страх, то ли ей передалась нервозность соседки, но она заржала и ударила задним копытом в стену. Звук был такой, словно в ночи раздался выстрел. Он снова услышал голос: