Ученик орла
Шрифт:
Разбрасывая птичьи гнёзда, ломая ветки, круша вершины, вырубая просеку, машина теряла скорость.
Всё могло кончиться хорошо.
Да, могло, но не кончилось. На пути капитана встал красновато-оранжевый ствол; он был выше своих соседей и оказался намного крепче их. Дерево вспороло борт самолёта, вошло в кабину, остановило движение.
Вокруг стало сразу тихо — до звона в ушах, до головокружения.
Потревоженный было могучий сосняк замер, затих. Прозрачная тишина обступила машину. Безмолвие и одиночество, казалось, захлестнули весь мир.
Высоцкий
Плохо дело, капитан! Кругом ни души, а ствол толщиной телеграфному столбу не уступит. Ногу не вырвать — совсем беда.
На выстрелы никто не откликался. Линия фронта проходила в стороне. Капитан вытащил из ножен финку и начал пилить дерево. Легко облетела желтовая шелуха тонкой вершинной коры, заслезился ствол по надрезу и зажал свежими упругими волокнами потеплевшую было сталь.
Высоцкий пилил день за днём; его мучили и голод и жажда. Еда была рядом, она лежала за спинкой пилотского сиденья, упакованная в специальный фанерный ящик, но он не мог дотянуться до бортпайка: не пускала сосна.
Начали отекать ноги, всё чаще немели руки, потом наступила слабость.
О чём думал в те часы капитан, что он пережил?
Ствол поддался только наполовину, когда он случайно выронил нож. Капитан нагнулся, чтобы поднять его, и больше не выпрямился.
Даже самый железный человек не может долго продержаться на одной воле, человек должен есть и пить… На холодных губах мёртвого капитана осталось несколько ржавых крошек сосновой коры… Его убил голод.
Капитан, капитан! Бои, зенитное крещение, бомбёжки прошел, половину войны, а тут…
Нет больше Высоцкого. Светлая ему память! А карту, его обыкновенную полётную пятикилометровку, недаром хранят товарищи. Хранят для тех, кто ещё придёт в Военно-Воздушные силы. Пусть они прочтут надпись, по-видимому перед самым концом сделанную дрожащей рукой капитана:
«Дрался. «Месс» сбил. Сделал всё, что мог, значит прожил достаточно.
Выс…»
Жёсткая вода
По избитым войной дорогам к линии фронта спешили танки, подтягивалась артиллерия — шла подготовка к наступлению. С фронтового аэродрома меня вызвали в штаб соединения. Дело было уже под вечер. Лететь предстояло недалеко, явиться к начальству требовалось срочно.
Механик быстро подготовил связной «ПО-2», и я стартовал. Вытянутые синеватые контуры леса лежали на моём пути; справа от маршрута, холодно поблёскивая, чуть дымя вечерним туманом, петляла река. Привычно журчал мотор. Линия фронта проходила совсем близко, километрах в десяти — двенадцати. Помня об этом, я не поднимался выше ста метров.
Я спешил… если можно спешить на машине, с трудом набирающей скорость 130 километров в час. Всё шло обычно до тех пор, пока надо мной не промелькнула косая тёмная тень и где- то совсем близко не пролетела красная пулемётная трасса.
Откуда появился этот шальной «Месс» и как он сумел заметить мой тщательно закамуфлированный «ПО-2»? Этого я и по сей день не знаю. А тогда мне и вовсе не до размышлений было: надо уходить, изворачиваясь и ловча.
Уходить! Легко сказать — уходить! Когда скорость противника в шесть раз больше твоей, когда у него пулемёты и пушка на борту, а ты весь в фанере и полотне — это совсем не так просто. Но авиация — не арифметика, и не всегда в бою шестьсот в шесть раз больше ста…
Маневрируя, я снижался к воде. Ниже, ниже, совсем низко… Повторяя все причудливые изгибы реки, вёл я свою машину, стараясь не выпускать из виду атаковавший «Месс». Ему никак не удавалось толком прицелиться, но он был настойчив и вовсе не собирался отставать. Он сваливался на меня сверху раз за разом. Так не могло продолжаться долго. Ну, один промах, ну, два… пусть, наконец, десять… но всё же я был один, на безоружной машине. Надо что-то придумать, что-то изобрести, иначе… О том, что должно было произойти иначе, думать не хотелось.
Вдруг «Месс» отстал. Противник заложил надо мной вираж. Он дожидался чего-то… Ещё один речной поворот, и я увидел то, что он с высоты заметил раньше. Впереди над рекой навис мост.
Лётчик рассчитал всё верно: перед мостом «ПО-2» пойдёт на подъём, крутые берега не позволят ему маневрировать. Стоит свалиться в пикирование — и всё: одна атака — и «ПО-2» капут.
Теперь и сто километров в час показались мне немалой скоростью: мост наступал катастрофически быстро. Через каждую секунду он делался на двадцать восемь метров ближе, а всего- то метров оставалось совсем немного. Освещённые низким солнцем, четко вырисовывались кружевные контуры металлоконструкций, тяжёлые, почти чёрные быки поднимались из воды, как грозные рифы.
До моста осталось пятьдесят метров — две секунды полёта. «Месс» накренился и пошёл в атаку.
Противник разгадал мой манёвр, но поздно.
Я решил смотреть только влево, только на тёмный железобетонный устой среднего пролёта. «Ниже, — командую сам себе, — ещё ниже! Ещё, ещё чуть-чуть…» С необычно мощным грохотом проскочил «ПО-2» под мостом… Эхо вторило мотору. Казалось, рушатся сотни тонн металла, к чёрту летят перекрытия, рельсы, шпалы…
Противник разгадал мой манёвр, но поздно. Он отчаянно тянул на себя ручку, выводя из пикирования свой истребитель, однако закон инерции оказался сильнее пилота — машина стукнулась о воду.
Разглядывая радужные пятна бензина и масла на реке — всё, что осталось от «Месса», — я невольно вспомнил: «Вода мягкая, пока об неё не ударишься». Так сказано в «Занимательной физике» Перельмана. Эту цитату много лет назад я протелеграфировал в Ленинград. Она была адресована лучшему из моих учеников. Помню, он ответил тогда:
«Правильно. Ударяться не надо. Чкалов».
Держись, ребята!
Небо качнулось вправо. Ушла в сторону голубая сверкающая синька. Впереди земля — огненный ад, сплошная паутина пулемётных трасс вперемежку с шапками зенитных разрывов. Огонь спереди, с боков, сзади…