Ученый еврей
Шрифт:
Проводить сию реформу в жизнь стал министр народного просвещения С.С. Уваров. Именно при нем возникло полуофициальное деление евреев на «полезных» и «бесполезных». К числу «полезных» относились «маскилим»: на них-то и делало ставку правительство Николая I. Министр Уваров, не найдя в Отечестве «русского Мендельсона», привлек к делу просвещения немецкого еврея М. Лилиенталя и вел переписку с иудеями Европы, чтобы выписать из-за кордона учителей для будущих еврейских школ [7] . И можно себе представить, какой музыкой для его ушей стало неожиданное известие о появлении здесь, в Вильно, своего русского еврея, стремящегося к высшему образованию! Именным приказом он санкционирует зачисление Мандельштама в Московский, а затем и в Петербургский университет, причем внимательно следит за его академическими успехами.
7
Stanislawski M. Tsar Nicolas I and the Jews. The transformation of the Jewish Society in Russia: 1825–1855. Philadelphia, 1983, P. 97–122
Будучи
Сохранилось письмо Мандельштама некоему Александру Васильевичу (не он ли спонсировал это издание?), где Леон раскрывает творческий замысел книги, ее цель и читательское назначение. Он говорит здесь о несовершенстве своего творения и просит критиков указать ему на «ошибки в выражениях, в размере, в слоге» и т. д. Но исключительно важен и значим пафос этого произведения. Вот что говорит об этом сам Мандельштам: «Я смотрю на свои стихи как на перевод с еврейского, перевод мысленный и словесный…; мрачный мученический призрак духа без тела, так же, как иудаизм, вьется по ходу моего сочинения… Вы найдете [здесь] ту пылкую страсть, те болезненные стоны, свойственные «несчастным изгнанникам мира» [8] .
8
Мандельштам Л.И. Из записок первого студента-еврея в России…, С. 49–50
Создатели современной «Краткой Еврейской Энциклопедии» восприняли эти слова в буквальном смысле и заключили, что стихотворения и переведены с древнееврейского языка [9] . На самом же деле Мандельштам, владевший русским вполне свободно, имел в виду совсем другое: речь шла об особом еврейском духе, коим проникнуты произведения сборника (автор так и называет их «плодами моего духа»). Он тем самым подчеркивает, что книга его — не столько достояние русской словесности, сколько часть русскоязычнойеврейской культуры. В этом смысле он не мог не ощущать себя преемником писателя-еврея Л.Н. Неваховича, автора сочинения «Вопль дщери иудейской» (1803), написанного на русском языке в защиту соплеменников. «Это [мое] сочинение, — резюмирует Мандельштам, — как редкость со стороны русского еврея, может подать повод к разным беседам о моей нации, и если б можно было одолжить моих единоверцев несколькими словами защиты и утешения!» Он гневно порицает здесь тех русских романистов и сатириков, которые стремятся «унизить евреев перед глазами света». Достаточно вспомнить карикатурное изображение иудеев в произведениях Н.И. Гнедича, Ф.В. Булгарина, И.И. Лажечникова, да и Н.В. Гоголя, чтобы понять, что подобные обвинения имели под собой серьезные основания.
9
Краткая еврейская энциклопедия. Т. 5. Кол. 73-74
Но обратимся к самой книге. Ее предваряет предисловие «К читателям», где также делается акцент на том, что «сочинитель, родом из Русских Евреев, не имел счастья получить воспитание пластически-Русское» [10] . Отмечается, что стихотворения извлечены из рукописи автора (причем, это только малая толика его трудов!), и что в самом порядке их напечатания в книге «видна какая-то связь, знакомая, может быть, вполне, его родственникам и ближайшим друзьям». Совершенно очевидно, что таким связующим звеном между текстами выступает здесь сам сочинитель. Так, под пером Мандельштама впервые в русской культуре иудей становится лирическим героем книги, обретает эстетический статус. Названия произведений («К Родине», «К певцу», «Действительность», «Мечта», «Стремление» и т. д.) подчеркивают их исповедальный характер. И речь ведется здесь исключительно от первого лица:
10
Краткая еврейская энциклопедия. Т. 5. Кол. 73-74
Переживания героя, оторванного от еврейской среды, естественны и глубоко прочувствованны, поскольку поверены жизнью самого автора. В то же время в стихах явлена и драма еврея-интеллигента, одинокого, чуждого новой Родине, коей несет он весь свой пыл. Вот как живописует он свои душевные борения:
11
Мандельштам
Подчеркнуто биографичны и стихи, навеянные прибытием в Москву:
12
Мандельштам Л.И. Стихотворения. С. 17–18
Порой автор поражает читателей неожиданными образами, явно опережая свое время. В своем программном стихотворении «Поэт» он, развивая традиционную тему о творце и невежественной черни, вдруг восклицает:
13
Мандельштам Л.И. Стихотворения. С. 1
В словах «запах цвета» заключен весь своеобычный художественный мир поэта, недоступный для понимания непосвященных. Так и кажется, что сия метафора взята из арсенала поэзии символистов начала XX века!
Вообще, стихотворения Мандельштама отличают метрическое разнообразие, как правило, богатые точные рифмы, что позволяет видеть в нем умелого версификатора. И хотя его опыты не обходятся без натужностей и поэтических штампов, для автора, пишущего стихи на неродном языке, это совсем неплохой результат.
14
Мандельштам Л.И. Стихотворения. С. 36
Книга вышла в свет, когда Леон был уже студентом. Интересно, что Уваров никак не желает выпускать нашего героя из поля своего зрения. Вот знаменательный факт: в 1843 г. он приглашает Мандельштама для участия в работе Раввинской комиссии. Не правда ли, забавная картина: зеленый студент заседает за одним столом с признанными религиозными лидерами (среди коих знаменитый Мендель Шнеерсон!) и подает свой голос при решении важнейшего вопроса о просвещении русского еврейства!
В 1844 г. Леон с блеском заканчивает Петербургский университет и, защитив диссертацию «Библейское государство», получает степень кандидата философии по разряду общей словесности. Под патронажем того же Уварова он направляется за границу в серьезную научную командировку для изучения клинописи, где не только овладевает тайнами письма древних шумеров, но и несколькими европейскими языками (в том числе английским, на котором весьма бойко пишет газетные фельетоны!). В 1846 г., по возвращении из чужих краев в Петербург, он, по примеру «Меассефа», намеревается издавать для своих соплеменников просветительский журнал на древнееврейском языке. Издание, однако, не состоялось, возможно, потому, что петербургская еврейская община находилась тогда в младенчестве и не располагала необходимыми средствами. Сыграло роль и то, что вскоре после приезда Мандельштама в столицу Уваров назначил его «ученым евреем» при Министерстве народного просвещения — должность, которая требовала от Леона полной отдачи и не оставляла времени для других дел. Ведь ему было вменено в обязанность осуществить на практике уваровский проект еврейской школьной реформы, а также курировать работу около полутора сотен открывшихся казенных училищ. На месте он не сидит — ездит с инспекцией то в Виленский, то в Киевский, то в Дерптский учебные округа…
Помимо таланта организатора и администратора, востребованным оказалось и литературное дарование Мандельштама. По поручению министерства он составляет ряд катехизисов и учебных пособий на иврите, немецком и русском языках. Страстный пропагандист русского языка и культуры, он в 1847 г. издает «Опыт руководства к практическому упражнению евреев в русском языке», куда включает (первые в истории!) подстрочные переводы на иврит фрагментов из поэмы «Медный всадник» и трагедии «Борис Годунов» А.С. Пушкина.