Учитель цинизма
Шрифт:
– На Сталина, ясное дело. Аркаша, я уже слышал о чем-то подобном. Ты вот не знаешь, а Сталин был динозавр. Когда в Донбассе в самой глубокой шахте докопались до кладбища динозавров, он не смог вынести надругательства над могилами предков и устроил «шахтинское дело». Ну и потом действовал в том же духе. Просто он был последний динозавр, очень одинокий и несчастный.
– Нет, Сталин был не динозавр, он был кремниевый человек, которого отправили на Землю работать под прикрытием. Вождя изображать. Обрати внимание, как он двигается, даже в кино видно. Медленные, как будто затрудненные движения. Это потому, что он плохо приспособлен
– Да, ребята, совсем у вас плохо с головой. Вы, похоже, и в самом деле сбрендили.
– Почему же? Разве не реалистичная картина?
– Просто голый реализм. Только Тьюринга-то зачем приплели? Вся его история слишком человеческая.
– Это на твой непросвещенный взгляд.
Аркадий посмотрел на меня загадочно. Улыбнулся и пошел за новой порцией пива.
Когда он вернулся, мы сделали еще по доброму глотку. Закурили. И тут я понял, что мне напоминает вся эта история про Сталина, который, оказывается, не динозавр, а, наоборот, каменный человек.
– Аркаша, а ведь это очень похоже на повесть Стругацких «За миллиард лет до конца света». Там тоже некие природные силы борются с самыми сильными открытиями. Не дают человечеству увеличивать энтропию.
Аркадий посмотрел на меня. И назидательно поднял вверх палец.
– Вот видишь, самые умные и чуткие люди ощущают некое неконтролируемое воздействие на процесс познания. Просто не все понимают его причины. Но повесть Стругацких только подтверждает, что такое воздействие действительно есть.
– Да, случай это клинический, и без портвейна нам сегодня никак не обойтись.
55 …Потом мы бродили по Мосфильмовской. Сидели на лавочке под рябинами, пока окончательно не замерзли. Портфель с тремя бутылками портвейна приятно тяготил. В его глубинах уютно позвякивало. Но мы почему-то откладывали начало процесса.
Я тяжело вздохнул.
– Сессия скоро.
– Не к ночи будь помянута.
– Я, наверно, домой переберусь. Надо же хоть что-то поучить, наконец.
– Да, теормех будет за три семестра. Мало не покажется.
–
– Можно подумать, вчера мы были шибко заняты.
Покурили. Я вздохнул еще тяжелей.
– Четвертый курс, это – почти старость. Я вот думаю, что сделал большую глупость, когда на дискретку пошел. Надо было идти к Рыбникову на историю математики. Там столько вещей удивительных. Вот греки, например, не знали нуля.
– Да ты гонишь.
– Зуб даю. Выучил бы фарси, поехал в Тегеран, сидел бы в библиотеке, Хайяма переводил или кого еще.
– Хайяма без тебя перевели. А тебя бы местные товарищи, как Грибоедова, затоптали. И привезли бы сироту на родину в цинковом ящике. Да и кто тебя пустит в Тегеран? Вот в Герат – добро пожаловать и безо всякого Хайяма.
– Ну не в Тегеран. Но все равно интересно.
– Конечно, интересно. Писал бы труды про партийность в математике, как Рыбников.
– Экий ты зануда, и помечтать не дашь.
– Почему не дам? Валяй, мечтай.
Мы замолчали. Идти никуда не хотелось. Полная расслабленность и упадок сил. Аркадий очнулся.
– Пошли, что ли? А то совсем закоченеем.
– Пошли. Предадимся греху гортанобесия.
– Гортанобесие – это когда вкусно, а портвейн хлебать – это даже не чревоугодие, а мазохизм.
И мы пошли. Почти побежали, чтобы поскорее согреться. Портфель я нес, прижимая к груди, как младенца. Только нежнее.
Аркаша жил на 14-м этаже. Сосед его отсутствовал. И мы расположились вполне вольготно. Помыли стаканы, разлили портяшку. Тяпнули. Повторили. Еще повторили.
Разговор неизбежно свернул на Аполоныча. Я спросил:
– А ты помнишь этот рассказ Грина?
– Какой?
– Тот самый, про Дьявола Оранжевых Вод.
– Нет, я Грина вообще мало читал. Разве Грэма.
– Там один человек, необыкновенно деятельный англичанин, встречает другого – какого-то расслабленного – русского. И англичанин все время что-то такое затевает, куда-то едет, на обезьян охотится, а русский его все время подзуживает – типа соблазняет: зачем нам куда-то идти, давай в лесу останемся, просто ляжем и потихоньку кони бросим, а то люди, они плохие, обижают все время, с ними жить нельзя. А ситуация у них прямо аховая. Жрать нечего, как из лесу выбираться – непонятно.
– И что англичанин?
– А тот ни в какую.
– И чем сердце успокоилось?
– Русский сказал, что никуда он идти не хочет, взял у англичанина револьвер с одним патроном и решил застрелиться.
– А что англичанин?
– Он спокойный, как слон. Хочешь – стреляйся, говорит.
– А русский?
– Заплакал и застрелиться не смог. Застрели, говорит, меня.
– А англичанин?
– Он решил – почему не оказать товарищу услугу? Ну и натурально застрелил.
– Во как.
– Застрелил, а сам на корабль устроился матросом и уплыл в Шанхай.
– Круто. А почему Дьявол Оранжевых Вод?
– Дьявол – потому что искушал, а про оранжевые воды, наверно, для красоты. Хотя постой: они там костер развели у самого берега реки, и вода стала оранжевой. Я где-то такое видел.
– Невеселая история.
– Почему невеселая? Очень даже поучительная. Типа не слушай дьявола. Выгребай, пока силы есть.
– А если сил нет? Но если уж этот русский был дьявол, то последнее его искушение состоялось. Англичанин его убил, значит, заповедь-то нарушил и душу свою погубил.