Учитель и его время
Шрифт:
«Основными причинами этого положения являются: снижение жизненного уровня населения, в частности, ухудшение питания с резким ограничением количества потребляемых белковых продуктов; рост стрессовых ситуаций в связи с неустойчивой политической обстановкой, возникновением конфликтов на национальной основе в ряде регионов страны; резво увеличившаяся миграция населения, практически выпадающего из поля зрения лечебно-профилактических учреждений и не охваченных профилактическими и оздоровительными мероприятиями; снижение эффективности мер по раннему выявлению и профилактике туберкулеза среди взрослого населения и, в частности, групп высокого риска заболевания туберкулезом и социально-дезадаптированных групп, число которых среди населения резко возросло».
«Октябрь.
Правда, мне так немного нужно для себя: побродить по лесу, обрадоваться другу, испугаться звезд, подержать на руках ребенка. Всего этого так мало последнее время.
Все зыбко вокруг. Крысиные морды, жаждущие обогащения, заплеванные ларьки, жрущие «хозява» жизни поблизости от отхожих мест. Города-туалеты.
А в лесу тихо, багряное золото вперемешку с зелеными купами, тенями под кустами под нежно-голубым высоким-высоким остывающим осенним небом. Череда дел, ничего нельзя выпустить из рук. Иногда хочется снять халат, одеться, тихо уйти и не возвращаться. Все равно – разве что чуть большая горстка пепла…»
Самое страшное – поддаться одиночеству, потерять чувство локтя. А нужно держаться. В эти минуты бесценна поддержка учителей.
В поддержке Е. В. не было недостатка. С ним возвращались уверенность и целесообразность труда, исчезала тяжесть одиночества, он в письмах, в разговорах по телефону и при встрече восстанавливал тонус и темп жизни. Только заслышав голос, он радостно восклицал: «Мих. Мих! Откуда?!» И всякое горе отступало уже только от этого.
Изменились многие стороны общественной жизни.
В последние годы наука заметно подверглась коммерции. Это следствие не только бескормицы. Да, теперь без западных спонсоров конгресс не проведешь, журнала не издашь, за рубеж не съездишь. Тактика выживания современной российской науки требует этого и многое прощает. Кто-то ведь должен это делать… Но годы идут, и из средства эта тактика (и практика) становится целью. Очередной конгресс пульмонологов проходил в Москве, в бывшей Академии общественных наук. В течение четырех дней вокруг высокого, прекрасно исполненного бюста В. И. Ленина, облепленного десятками палаток я офисов различных зарубежных фармацевтических фирм, шла бойкая торговля. Менеджеры-профессора в качестве дилеров или «жучков» составляли своеобразный колорит. На фоне громадного лба Ленина возникала овеществленная иллюзия нэпа. Это бы ладно – Ленин это переживет. Но не высока ли цена перерождения?!
На прилавках повсюду книжка в двух томах «Неизвестный Ленин». Автор – Волкогонов. Писал-писал полжизни и статьи о вождях Октябрьской революции, доклады для самых первых, вернее ленинца не было, а оказался прокурором от буржуазии. Набросился Волкогонов, откормленный рабочим классом, сначала на Сталина, теперь на Ленина. Обслуживал один режим, теперь обслуживает другой. Смаковал даже снимки больного Ленина. Перенес их на суперобложку книги, изданной миллионным тиражом. Очень исхудавшее лицо, безумные глаза. Гуманно ли тиражировать лицо парализованного в доказательство того, что паралитик был злодеем, судя по его виду. И это о гении! Нормальному человеку это кощунство в голову бы не пришло. На него оказался способным только выкормыш ЦК КПСС.
Я не захотел даже в руки брать эту книгу. А ведь интеллигенция, падкая на сенсации, мелкобуржуазная в своей сути, охотно клюет на эту пакость, вспыхивая, как хворост, в своем негодовании за «бесцельно прожитые годы» при Советской власти среди «совков с их идейным вождем». Великих людей всегда окружала свора кликуш.
Я беседовал с Е. В. об этом авторе. Е. В. Высказал мысль, что, несмотря на антисоветскую сущность книг Волкогонова, есть смысл
И все же какое счастье, что все последние годы, так же как раньше, рядом со мной был мой Учитель!
Хорошо было расти под его руководством. Он заботился, поощрял, поддерживал, сердился, если падала результативность, и всячески поднимал жизненный тонус… Все мы состоим из наших учителей. Изменить себе – значит изменить Учителю. Надо держаться и не спешить на посадку.
И в эти годы, как правило, не вдаваясь в политический анализ, не откликаясь на мои «политические страдания» впрямую, он постоянно напоминал о важности сохранения профессиональной, в том числе научной, высоты, продолжения интересной работы с больными – как самой продуктивной формы сопротивления происходящему развалу здравоохранения и науки в стране. Это оружие нам ближе, как бы говорил он, пользуясь им, мы наиболее эффективно можем что-то делать для Родины. И сделано было немало. И им – тоже.
Если бы не возможность работать, быть полезным больным и ученикам, а это составляло основу моей ежедневной реальной жизни все эти трудные годы, что бы со мной было? Однако только добросовестной профессиональной деятельности в сложившейся ситуации было, конечно, недостаточно.
Июнь 1996 г. Президентская предвыборная борьба достигает апогея. Выборы подтасованы, у власти – вновь Ельцин. Многие уже и при этом строе живут, как будто так было всю жизнь. Происходит массовое перерождение сознания людей. Речь идет не о тех, кто и прежде был против Советской власти, они, по крайней мере, остались верными себе. И не о миллионах трудящихся. Речь идет о тех, кто выучился и вырос благодаря власти трудящихся, кому отдавалось все лучшее, что мог создать рабочий класс, кому было доверено руководство страной, на кого надеялись, считали «умом, честью и совестью» Советской страны. О «жирном слое» руководства КПСС последних 30 лет и обслуживавшей его интеллигенции, тосковавшей о большем куске и большей индивидуальной свободе для себя за счет свободы народа. Это приобретает различные формы. Но объединяет перерожденцев умершая совесть. Это тревожит меня.
В письме от 29.11.1997 г. я поделился с Е. В. своими соображениями о природе перерождения бывшей советской интеллигенции и выслал ему свой очерк «О Христе», о преданности как жизненном принципе.
«Прошлое манит. В нем ответ на многие сомнения. Прочел замечательную книгу Александра Меня «Сын человеческий». И утонул в садах Назарета…
Маленьким я был крещен своей бабушкой Аграфеной Семеновной, но до взрослых лет никогда, казалось, не приближался к мыслям о Боге и тем более о церкви. Но тетерь я думаю, что это было не совсем так.
В памяти всплывает воспоминание о разбитой, ободранной церкви где-то, в деревне под Москвой, куда летом 1943 года нас, заводских ребятишек, вывезли на отдых. Даже такая, она была высокой и красивой посреди темных деревянных изб. У нее было женское естество. Ей, молчаливой, было как бы неловко за свою наготу и заброшенность. И она, сторонясь людей, смотрела на них с укором.
Вспомнилось, как в конце августа 1946 года пошли в церковь на Ваганьковском кладбище, где только что похоронили мою маму. Пошли с женщиной, которую отец вскоре взял в жены. Эта простая женщина, ставшая потом для нас троих оставшихся мальчишек новой матерью, так ласково и нежно приняла мое раннее хрупкое мальчишеское горе, что с этого момента и усыновила. И с этой лаской, которая пролилась на нас в то тяжелое время, соединились печальная музыка храма, мерцание свечей, запах ладана, лики святых. Мне всегда потом было совестно, что многие годы ей, уже старенькой, приходилось молиться тайком от нас, молодых и сильных, перед иконками на кухонной полке. Иконки стоят и сейчас.