Учитель танцев (третья скрижаль завета)
Шрифт:
Но тщетно. Преподаватель считал Максима бездарным и постоянно ставил ему в пример другого мальчика — Костю. Костя был прирожденной марионеткой, он и вел себя так, словно был сделан из папье-маше, гнущихся металлоконструкций и веревочек.
Костя на удивление точно выполнял все задания преподавателя. Он пользовался своим телом, словно играл на искусственном музыкальном инструменте. Его тело производило идеальный «электронный звук» — прыжки, ключи, батманы, поддержки…
Солирующий Костя казался Максиму нарисованным, пустым внутри, лишенным
В какой-то момент Максим понял, что все не так, что все неправильно. Так нельзя. Он должен покинуть студию. И только Максим решился на этот поступок, как судьба повернулась к нему другим бортом…
Преподаватель объявил подготовку к «отчетному концерту». Каждому ученику предлагалось представить свой танец. Лучшие должны были стать пикантным дополнением к основной программе — постановкам самого преподавателя.
Максим пришел домой, включил пластинку с «Временами года» Антонио Вивальди и… когда очнулся, танец был уже готов. Еще никогда он не чувствовал в своем теле такой силы и такой энергии. Он словно бы умер и родился заново.
На какую музыку ты поставил танец, — спросил Максима преподаватель и высокомерно отвернулся. — «Пусть бегут неуклюжи…»?
Нет, — ответил Максим, — Антонио Вивальди «Времена года».
Преподаватель посмотрел на Максима, как на умалишенного, и усмехнулся:
—Забавно взглянуть…
Музыка заполнила пространство — чувственная, пронзительная, полная страсти. Максим неуверенно ступил на сцену и замер, опустив голову и закрыв лицо руками. Потом качнулся, словно цветок, тронутый порывом ветра, и начал движение.
Легкие, семенящие, как капель, шаги к краю сцены, парящие, почти невесомые руки. И вдруг — будто бы вырвавшийся из груди крик — резкий прыжок…
Через мгновение Максим снова потерял себя. Он не чувствовал собственного тела, не контролировал своих движений и даже не понимал, что именно он делает. Он просто жил — вдруг, внезапно, по-настоящему.
Пробежка, фуэте, изгиб тела, гран батман, прыжок жетэ — один, другой, третий, падение, и снова, снова полет.
Нет, не натянутые струны напрягали в этот момент резонаторы скрипок и виолончелей. Нет, это его душа — чистая, еще совсем юная — рвалась на свободу. И каждый шаг, каждое движение открывали ее чему-то высшему, чему-то, у чего нет названья.
Танец был его жизнью, его внутренним миром, его Вселенной.
Максим не танцевал, он священнодействовал, являя в танце чудо собственного преображения. Из угловатой, нерасторопной гусеницы он вдруг превратился в парящую бабочку — величественную, царственную в своем утонченном изяществе.
Время пронеслось незаметно, словно два хлопка ладоней. Последний прыжок, последняя нота — и тишина. Максим снова стоял в глубине сцены, опустив голову и закрыв лицо руками. Соученики смотрели на него, раскрыв рты, потрясенные и завороженные.
После паузы, которая тянулась, как может тянуться только Вечность, преподаватель Максима стал мямлить какие-то слова, глотая буквы и запинаясь: «И что ты раньше… Как это… Откуда… Я не понимаю… Хорошо… Очень… Молодец».
Больше Максим на занятиях в этой студии не появлялся.
Преподавать танец нельзя, это противоестественно. Танец — это то, что у тебя внутри. Оно или есть, или его нет. Поэтому когда Максим набирал своих первых учеников, он смотрел не на их физические данные или подготовку, он смотрел им в душу.
Если человек был способен любить — этого было достаточно, остальное придет само. Техника — это то, что прилагается, но ее нужно прилагать к чему-то. А если душа слабая, простая, как арифметическая задачка, какой танец она может создать?
О балетных говорят: «Что с них возьмешь? Они ведь думают ногами!» Именно поэтому Максим не любил ни классического балета, ни тем более спортивных танцев, ни иных постановочных действ с участием «тела».
Среди балетных можно встретить замечательных людей, но подлинных танцоров Максим чаще встречал среди людей без какого-либо хореографического образования. Поэтому, когда в его жизни появилась Аня, он и не знал, что делать…
Аня окончила Вагановское училище и была лучшей на своем курсе. Педагоги были от нее в восторге — «лучшая девочка», «необыкновенно талантливая», «чудо». Театры делали ей потрясающие предложения, их директора буквально выстроились к ней в очередь.
Ане было достаточно сказать просто — «Да». И она бы стала звездой. Влюбленные поклонники усыпали бы ее путь цветами и бриллиантами. Балетоманы цедили бы приторным восхищением. Журналы печатали бы на своих обложках ее портреты.
Карьера начиналась так успешно, что в это даже трудно было поверить.
Но жизнь — странная штука. Иногда она делает виражи. Да, зачастую резкая перемена жизни выглядит как чистой воды безумие. Но вдруг крушение твоих планов имеет какой-то глубинный, скрытый смысл?
Возможно, ты не знаешь и даже не догадываешься, какой именно. Но если ты чего-то не знаешь, не можешь понять — что с того? Почему ты думаешь, что за случившимся не стоит нечто важное, от чего ты просто не имеешь права отказаться?
— Аня, слушай! Я просто, я просто слов не нахожу! Я такое видела, такое видела! — подружка Алена схватила Аню за руку перед входом в балетный класс и тараторила безумолку.
— Лена, ради всего святого, угомонись! — Аня ужасно не любила этих Лениных всегда абсолютно бессмысленных восторгов. — Что ты видела? Скажи нормально.
— Такой танец, такой танец! — Лена не унималась. — И этот танцовщик, этот танцовщик!
Не повторяй одно и то же по два раза! — Аня уже устала ее слушать. — Какой танцовщик? С тобой, вообще, все в порядке?
Все в порядке, все в п… — Лена осеклась на очередном повторе. — Ой, сорвалась. Прости, пожалуйста. Но тебе обязательно нужно это посмотреть! Обязательно…