Учитель
Шрифт:
– Передал, – Нечай кивнул.
– Нравится? – боярин довольно прищурился.
– Нет, – Нечай напрягся и опустил голову.
Лицо Тучи Ярославича почти не изменилось, лишь прищур его превратился в настороженно суженные глаза.
– А что так? Не в дворовые зову – в помощники.
– Не хочу, – Нечай скрипнул зубами.
– Может, ты бога не любишь? – засмеялся Туча Ярославич.
Лучше бы он этого не говорил. Засаленные доски качнулись перед глазами, и образ в красном углу, освещенный лампадкой, насмешливо глянул на Нечая. «Если любишь бога, должен его уважать!» Щеки его загорелись, как от оплеухи, и от бессилия захотелось расплакаться. Что стоят
– Что я думаю о боге, я уже говорил… – тихо сказал он.
Туча Ярославич снова расхохотался.
– Ничего! Полюбишь! – он оборвал смех и сделался серьезным, – нечего ломаться. Нашелся тут! Скоро в город поеду, выправлю все бумаги, так Афонька сам тебя в дьяконы произведет, без волокиты. Ты руки мне целовать должен, а не кочевряжиться! В город, небось, боишься ехать?
Нечай скрипнул зубами.
– И смотри мне! Не хочет он! Захочешь – так поздно будет. И доискиваться не надо, что ты за птица, только за речи богохульные на архиерейский суд отправлю, так тюрьма тебе раем покажется! Понял?
Нечай прикусил губу.
– Вот то-то. И в церковь ходи, а то что это за дьякон у меня будет? Бога хулит, в церковь не ходит. В воскресенье чтоб был к исповеди! Сам проверю!
Нечай прикусил губу еще крепче и почувствовал под зубами кровь.
– Все понял? И рожу мне не криви! Из города приеду – позову, – Туча Ярославич поднялся и подтянул к себе шапку, – и на помощника своего не надейся – он мне теперь помогать будет!
Про помощника Нечай ничего не понял, да и не обратил на эти слова особого внимания: не до того ему было. Боярин широким шагом вышел вон и хлопнул дверью, а Нечай от злости так сильно ударил кулаком по столу, что надломилась дубовая доска. Руку рвануло тупой, разливающейся болью, но это нисколько не помогло. Нечай хотел шарахнуть по столу головой, но к нему подбежала Груша и обхватила сзади за пояс, прижимаясь щекой к спине: Нечай вздохнул и глухо, утробно застонал.
Родичи во дворе провожали Тучу Ярославича, и видеть их не хотелось. Нечай думал забиться на печь, пока они не вошли в дом, но решил, что его достанут и там, поэтому быстро оделся и потихоньку вышел во двор через хлев. Груша догнала его за сеновалом, где он ждал, когда, наконец, все успокоится.
Пить горькую Нечай больше не мог – с души воротило.
– Пойдем, что ли, леденчиков погрызем, – сказал он девочке.
Она кивнула головой, словно поняла. Туча Ярославич успел сказать Мишате, что сделает Нечая дьяконом, и тот долго кланялся боярину, благодарил – разве что сапог не поцеловал, когда держал благодетелю стремя. Мама обрадовалась и, вроде, успокоилась…
– Вот видишь, малышка… – с горечью пожаловался Нечай, – все довольны, все радуются… И никому не объяснишь.
Он вывел Грушу со двора, когда смолк тяжелый топот копыт по обледеневшей грязи – на улице подморозило, а снег все не шел и не шел.
– Он ведь и согласия моего не спрашивал, – говорил Нечай глухой девочке, – без меня меня женили… А даже если бы и спросил? Что бы я ему ответил? Как ты думаешь?
Груша засопела и потерлась об его бок.
– Вот и я не знаю. Знаешь, в монастыре, конечно, плохо было. На руднике особенно. Но я там говорил, что хотел.
У Нечая мурашки пробежали по плечам. Он часто рассказывал Груше о прошлом, он никому и никогда не рассказывал столько о себе, сколько ей. Раскольник с подрезанным языком раньше был протоиереем, служил в каком-то большом городе, в соборе, и слыл хорошим проповедником. Его потом забрали с солеварни и отправили куда-то на север, в монастырь на острове, где колодников годами держали в каменных мешках.
На рынке все говорили только о ночной охоте на оборотня – Нечай постарался пройти к лотку со сластями незамеченным, но ему это не удалось.
– Нечай! Ты чего в трактире вчера не был?
– Нечай, а правда, что Туча Ярославич с оборотнем голыми руками дрался?
– Нечай, постой, расскажи! Правда, одного егеря оборотень целиком сожрал? Или врут все?
Нечай отвечал им односложно и торопился. Но и баба, продававшая леденцы, не удержалась от вопроса:
– Давно тебя не видала. Или мои пряники разлюбил? Говорят, ты на оборотня охотился?
– Насыпь мне леденчиков на алтын, – Нечай не стал обращать на вопросы внимания и протянул ей тряпицу, в которую собирался положить сласти.
– Так какой он, оборотень? Большущий?
– С теленка, – Нечай сжал губы.
– Ой, лишенько! – баба присела, – а зубы? Говорят, у него зубы как ножи?
– Как сабли, – хмыкнул Нечай, – из пасти торчат и в землю упираются. Поэтому и след его всегда от волчьего отличить можно – две борозды пропахивает. Леденчиков насыпь.
– Да врешь ты! – баба захихикала и махнула на него тряпицей.
– Да зачем мне врать-то? Точно говорю, как есть.
Баба махнула на него тряпицей еще раз и начала сыпать на нее сухие, мелкие леденцы.
– Добавь немножко, маловато на алтын-то!
– Петушков бы взял, они дешевле.
– Вот и добавь пару петушков, не жадничай!
– Ладно, бери уж! Охотник! – баба протянула ему и Груше по петушку на палочке, – себе в убыток отдаю!
– Отдашь ты что-то в убыток, жди! – Нечай завязал леденцы в узелок, сунув петушка в рот.
– Завтра приходи – пряники мятные будут, свежие. Мой сегодня тесто поставил.
Нечай кивнул, сунул узелок в карман, и хотел уйти, но баба спросила вдогонку:
– А с Дареной-то у тебя серьезно?
Нечая перекосило – про Дарену он успел забыть. Вот еще напасть, мало ему своих неприятностей!
– Нет, нету у меня ничего с Дареной, так всем и расскажи. Надоели!
– Ой, скромный какой! – засмеялась баба, – смутился-то!
Нечай развернулся и потащил Грушу прочь. Его остановили еще раза три-четыре, но теперь в ответ на расспросы он только огрызался.
Потом они с Грушей забрались в овин неподалеку от водяной мельницы, и долго сидели на соломе, посасывая леденцы. Нечай жаловался ей на судьбу, и сделал несколько соломенных кукол, которых девочка рассаживала в кружок, разговаривала с ними по-своему, не сомневаясь, что куклы ее понимают: ей не надо было мычать и отчаянно жестикулировать, она просто шевелила губами.