Учительница
Шрифт:
Это была подлинная страда. Чуть льды отошли от берегов, в воде забилась рыба. Ошалелые от голода хариусы бросались на приманку, красные их плавнички взмахивали, как крылья, огромные кунжи поднимались из глубин, заиграли муксун и чир. Все навалилось сразу — гусеванье, охота, рыбалка. Нельзя было понять, что важнее, за что надо браться. Появлялись дикие — окружали диких, находили озерко, усыпанное гусями, — становились гусевать, потом перегораживали реки и озера сетями — добывали рыбу. Дети на каждой остановке уходили разорять гнезда — приносили по сотне и более яиц. Тундра была щедра, но требовала труда — мужчины спали на ходу, в передышки на охоте, перед тем, как вытягивать сеть. Женщинам приходилось хуже, на сон времени не полагалось. Они потрошили птицу, разделывали оленьи туши, вытапливали жир, вялили рыбу и мясо, очищали кожи от жира и мездры, чинили мужскую одежду и бакари. Оля старалась помогать им, но не делала и четверти того, что умудрялись делать они. Она пыталась, как другие, спать два часа в сутки, но уже через несколько дней валилась с ног и засыпала на езде. Это было, вероятно, самое удивительное из свойств нганасан — измученные, они падали на меха, мгновенно засыпали и вскоре так же мгновенно пробуждались, бодрые и веселые; ее добудиться не могли, она только углублялась в сон. Ее, впрочем, и не тормошили, если не случалась перекочевка, ее жалели, все видели, как она похудела. Кочевали днем и ночью — в тундре стоял звон от комара, воздух посерел от мириадов насекомых. Начал вылетать овод, это было тяжелое испытание — олени дрожали всем телом, бешено срывались с места, сами бросались на лед, на продуваемые вершины. Многие из них, кого не успевали задержать, тонули в реках, проваливались сквозь некрепкий лед.
А потом грянули дожди, пронзительно холодные, обложные дожди — от них не спасала ни одежда, ни дырявые походные чумы, ни нависшие склоны холмов. Селифон стал собираться в отъезд — посетить бригаду Надера и домой в стойбище. Оля отказалась ехать с ним — она хотела полностью пройти испытание: надо же ей знать, что такое кочевье. Он одобрил ее решение.
— Скоро у гусей от дождя сгниют крылья, — пояснил он. — Самое интересное увидишь — как травят линного гуся.
Она не нашла, что это интересно. Охота на линных гусей показалась ей еще более отвратительной, чем оленья поколка. Вскоре после вывода птенцов гуси меняли крылья. — в это время их, беспомощных, окружали на озерках, загоняли выстрелами, криком и собаками в сети и там сворачивали головы. Птицы иногда не шли в западню, выплывали на озеро, ныряли, их настигали на лодках, вылавливали из воды. Это была не охота — зверское истребление, не разбирали, где взрослая птица, где птенец. Зато на одном из озерков добыли почти тысячу гусей — больше ста пудов мяса. Тоги с удовлетворением сказал Оле:
— Ну ладно, хорошая с тобой охота, Ольга Иванна. До весны хватит еды.
Она отозвалась с омерзением:
— Ужасная охота! Не понимаю, как вам ее не запретят.
Потрава линных гусей произвела на Олю такое тяжелое впечатление, что ей не захотелось больше оставаться в бригаде Тоги. Старик Черие с Ядне уходили еще дальше на север — за дикими, бежавшими от овода, — она попросилась с ними. Это путешествие продлилось больше недели — прекрасные дни, озаренные незаходящим солнцем. Дожди прекратились, ночью и днем было одинаково светло, разница была лишь в том, что в полдень солнце светило жарко, в полночь — холодно. Снег в тундре совсем сошел — лето в этом году было знойное, — двигались медленно по травам и мху. И снова Оля удивлялась, как много здесь жизни. Растительность изменилась — теперь она была совсем скудной, одни мхи и лишайники, иногда целыми часами кругом простиралась каменистая, в пятнах земля. Зато птиц было по-прежнему много, часто встречались дикие олени — они сейчас бродили поодиночке, а больше всего было насекомых, комаров и овода, появился и мокрец — мелкая мошка, забиравшаяся во все щели. Охота складывалась удачно, каждый день убивали одного-двух диких, туши складывали в кучи, накрывали шкурами и отмечали шестами — взять на обратном пути. Так двигались до самого океана.
Океан возник внезапно. Сперва это была зеленоватая полоска на горизонте, исчирканная белыми гребнями — волн — типичная моховая тундра с полосами нерастаявшего снега. Потом он вырос, раскинулся, обрел голос — далеко разносился грохот прибоя, океан гремел у берегов. Не обращая внимания на предостерегающие крики Черие, Оля направила свою упряжку к берегу. Ядне с веселым криком мчался за нею. Оставив оленей, Оля побежала на обрыв, с молчаливым ликованием вглядывалась, вслушивалась, внюхивалась в угрюмую, безбрежно простершуюся воду. Давно она не была в таком восторге — это было первое море в ее жизни, настоящий океан, не жалкий заливчик — простор до самого полюса, дальше полюса. И Оля сразу забыла о своих действительных и выдуманных горестях, о страхе перед этими грозными местами. Ни к чему не была она так податлива, как к красоте, — ее голову вечно кружили мечтания и странные чувства, красота открывалась ей в словах и звуках, линиях и красках, вещах и поступках. Здесь была подлинная красота, самая высокая из форм красоты — величие.
Черие много раз бывал у океана, он равнодушно поглядел на волны и отвернулся. Ядне еще не приходилось забираться так далеко, он стал рядом с Олей. На скалы обрушивались высокие валы, удар их был подобен взрыву, клочья пены разлетались, как осколки. Воздух был напоен брызгами и грохотом, скалы гудели.
— Хорошо! — воскликнула Оля. — Смотри, Ядне, пишут, что Ледовитый океан белый от вечных льдов. А он темно-зеленый, до самого горизонта темно-зеленый.
Ядне не знал, что пишут о Ледовитом океане, но тоже видел, что вода зеленая. Олей овладело желание выкупаться в океане. Она понимала, что желание неразумно, на берегах громоздился нерастаявший лед, студеная вода обожжет не хуже кипятка. Но Оля ничего не могла поделать с собой — ее тянуло в воду. Она подумала с гордостью — как хорошо будет похвастаться: купалась в океане за семьдесят пятой параллелью.
Она тут же сообщила о своем намерении. Ядне ужаснулся, он со страхом смотрел на льды и пену, а Черие бесстрастно ткнул рукой в простор.
— Не сойдешь, — сказал он сипло. — Дороги нет. А найдешь, замерзнешь раздетая — льды на воде.
— Не замерзну, — возразила она. — У нас такое правило: лучше полезть в холодную воду на жарком солнце, чем в теплую на холодном воздухе.
Правило это было хорошее, но дороги вниз все же не было, берег обрывался слишком круто, — Оле пришлось на время отказаться от своего намерения. Она про себя решила присмотреть хороший спуск, может быть, откроется где-нибудь песчаный пляж — там она выкупается.
Они двигались вдоль океана, задерживаясь у речек и озерков. На одной из речек, впадавшей в океан, едва не случилось несчастье. Черие закинул сети — попалась кунжа. Они вытягивали ее все втроем — рыба отчаянно билась. Сеть была старая, она сразу лопнула в двух местах — в руках у Оли и Черие. Рыба рванулась в глубину, увлекая с собой Ядне, — у него запутались руки в ячеях. Ядне закричал, погружаясь в реку, было видно, как он бьется над ней, пытаясь оторваться от рыбы и выплыть наверх. Черие и Оля, как были — в малицах, кинулись ему на помощь. На этот раз удалось вытащить кунжу на берег. Взбешенный Ядне раньше ударил рыбу ножом, потом побежал наверх — отхаркивать проглоченную воду. Черие сурово выговорил ему: из кожи кунжи приготовляют мешки для хранения жира, незачем портить такую великолепную добычу. Когда кунжу вытащили из сетей, Оля испугалась: рыба была больше ее ростом, весила килограммов восемьдесят — такое страшилище могло утащить в воду даже взрослого человека.
Здесь задержались на несколько дней — река и ее притоки были богаты рыбой. Метровые кунжи проползали по камням. Черие и Ядне доставали их железными крючьями, Оля помогала тащить. Здесь же Оля выполнила свое желание — выкупалась в океане. Она выбрала удачное время — полдень, солнце светило, сухой мох на камнях разогрелся. Оля отошла в сторону от речки, к заливчику со спокойной водой, и бросилась в волны. У нее сразу захватило дыхание, уже через минуту начало сводить ноги. Все же немного Оле удалось покачаться на волнах, она даже нырнула, раскрыв в зеленой воде глаза. Выскочив на берег, она пустилась в пляс — от восторга перед своей смелостью и от холода. Потом она легла на мох, солнце пригревало изрядно, снизу тоже шло тепло. «Я загорю!» — подумала она, впадая в дрему. Она слышала, как ее звали Черие и Ядне, ей было лень отвечать. Когда их тревожные крики раздались совсем близко, она пробудилась и схватилась за одежду.
Черие сказал с суровым осуждением:
— Купалась — нехорошо! Думали — потонула ты в океане.
— А вот и хорошо! — возразила она. — И не утонула, как видишь.
Ядне тоже захотелось купаться. Не слушая сердитых окриков Черие, он стремительно помчался к берегу, поспешно сбросил с себя одежду и кинулся в воду. Окунувшись раза два, он торопливо вылез на берег. Когда испуганный Черие добрался до него по камням, Ядне уже одевался. Он сказал Оле, дрожа и ликуя:
— Я тоже плавал в океане, Ольга Ванна! Как ты, Ольга Ванна!
Оля обняла рукой счастливого Ядне и, ощущая в своем теле удивительную свежесть и тепло, весело предложила:
— Не пора ли нам обратно, друзья? Охота прошла удачно, все, что можно посмотреть, посмотрели. А нас, наверное, ждут.
7
Черие остался в бригаде Тоги, а Оля возвратилась в стойбище вдвоем с Ядне. Тоги со своими стадами и чумами двигался медленно, он еще собирался устроить большую поколку на одной из речек — в течение многих лет через речку проходили стада диких, поколка здесь была обычной. Из стойбища навстречу Оле вынеслись нарты, упряжкой правил Селифон. Он неистово погонял передовика, бил хореем по спинам остальных — нарты его бешено неслись по мху.