Удачная неудача Солнцеликого - 3
Шрифт:
— Ты приняла моего сына, как шуни, госпожа! Он не посмеет быть иным!
Хос-спади, а пафосу-то, а пафосу на ровном месте! Только бы не заржать!
— Тогда ты, уважаемый Фарх-ар, не рассердишься и позволишь забрать у тебя сына ненадолго. Мне понадобится бесценная помощь моего шуни! Ужасно неловко отрывать его от семьи, он ведь так скучал! — ага, откажи мне сейчас и соплеменники не поймут.
— Что еще тебе понадобилось от парня? Дай ему навестить родной шатер.
Вот козел. Сказал бы — мать проведать, и я бы отступила.
— Ты же знаешь, Фарх-ар, уважаемый, что наш названый дядя — великий целитель
— Хорошо, вама, — радостно оскалился братишка, — оба сундучка нести, или только большой?
Оба — это подсказка. Нет в кибитке вещей Гунара, его поклажа у Киры, в пространственном кармане. В кибитке у нас поделки Байдана, рекламные образцы артефактов. Раз Дюш намекает, значит, они могут пригодиться.
— Оба, конечно!
— Тогда встретимся на месте, — и стартовал на первой космической.
Упс.
А кто нас туда проводит? Солар-то исчез сразу, как только услышал, что его ребенка будут лечить вот прямо сейчас. Ну, я бы тоже сбежала предупредить.
— Нина! Я готов! — окликнул Гунар, но его взгляд обещал взбучку. Он тоже сейчас жертва манипуляций. Моих. Мда. Придется Лограха простить, может, и он не мог поделиться планами заранее.
Рядом с Гунаром неожиданно обнаружился Витто. Разве ему не нужно решать проблему с переправой? Но, видно, у великих сейчас другие темы, магистру не интересные.
— Как нам найти шатер Солар-ара? — вопрос был задан в никуда, но толпа быстро выдавила из себя пацаненка лет десяти. Длинного, тощего с веселыми любопытными глазами. Провожатый.
Паренек шагал быстро, то и дело оглядываясь, дескать, что вы там плететесь. Пришлось его притормозить: левитация левитацией, а Витто не успевал, да и я уже запыхалась.
— Я стар, малыш, — доверительно объяснил энтузиасту Гунар, — если устану, не смогу лечить. А ты знаешь того мальчика, который болен?
Ну все, Гунар завербовал себе волонтера и начал сбор анамнеза…
До жилища Солара оказалось далековато. Ну, зато можно осмотреться, хотя частые шатры не давали широкого обзора, но и того, что выхватывал глаз было достаточно, чтобы сердце заходилось от жалости и сочувствия. Разум знал, что эти люди привыкли так жить, а потому они не страдают, им просто сравнивать особо не с чем. А сердце ныло. И слезы наворачивались. У какой нормальной бабы не навернулись бы? А я нормальная.
Эти стопки кизяка. Кто-то же собрал навоз, слепил из него кирпичики, высушил… Эти примитивные уличные очаги под условными экранами-навесами, лишь бы огонь не задувало-заливало, а стряпуха переживет. Интересные конструкции, кстати, их явно можно поворачивать при надобности. От ветра заслонить или дым от входа в жилье отвести… Эти замурзанные мордашки детишек. Они перебегали от шатра к шатру, сопровождая нашу процессию, то забегали вперед, то игриво таились, явно завидуя нашему малолетнему сусанину, который важно нес на плече руку Гунара. А Гунара в поселении знали и уважали. Ах, как жаль, что на мне плащ, а не передник с карманами, набитыми цукатами! Только бы не раскиснуть и не захлюпать носом. Вон немолодая женщина снимает с грубого очага двухведерную медную посудину, используя подобие короткого ухвата. Даже будучи молодой Ниной, я бы с таким не справилась, а хрупкой я тогда не была. Большой огород требовал большого полива, знаете-ли.
Как же здесь страшно и тяжело жить!
Так, Николавна, спину выпрямила!
Жалко? А нефиг все мерить «цивилизованными стандартами», лучше порадуйся своему дому. Отличный дом, как выяснилось, а вовсе не старая каменюка, проточенная коридорами и комнатами, как термитник ходами и полостями. Дом, в котором жизнь в разы комфортнее, чем у этих людей. Зато посмотри, какие шатры яркие, а кое-где, и роспись по войлоку, пусть примитивная, но выразительная! Яркие! Не то, что унылая каменная серость. А одежда? Глаз радуется! У той же степнячки с котлом и пояс халата расшит, и подол, и рукава. И эта красота издалека угадывается. Зря, что ли, дареные иголки так здесь ценят!
— Нина, милая, что случилась? — едва слышно спросил Витто, и указал глазами на мою руку, прижатую к груди.
Надо же, когда земная привычка хвататься за сердце вылезла.
— Нет, все впорядке. Но мне так их всех жалко, так жалко!
— Не дури! — тихий и жесткий приказ не сразу достиг разума. Витто никогда так со мной не разговаривал! — Не дури, — уже мягче повторил мой спутник, вынуждая взять себя под руку, — эти люди не примут жалости. Держись, как обычно, как ты умеешь, со всеми на равных, если не хочешь их оскорбить.
…и порушить наши надежды на решение проблемы Переправы. Вот что осталось недосказанным.
Дораш поджидал нас у веселенького ярко-синего шатра, а шатры здесь даже на мой просвещенно-изнеженный взгляд, не кочевые. Напрашивалось слово «стационарные». Да у них даже трубы есть! Да ладно, трубы, у многих пристройки имеются! Забавно так смотрится: торчит из земли огроменная войлочная луковица, синяя или красная, столбиком дыма в небо тянется, а к ней прилепились маленькие луковки — недоростыши. Ну, или когда мыльные пузыри, большой и маленький, бочками слипаются, тоже похоже. То, что прилепилось — это отдельные комнаты, или я не инженер! У некоторых жилищ даже нечто вроде тамбура-крылечка имелось, для тепла, надо полагать. Вот у такого тамбурочка и стоял сейчас Дораш со всем приличествующим его положению достоинством. Шуни высокой гостьи, а не хухры-мухры! Все боги вселенной, как же мне повезло с моим братиком, какой счастье, что он считает меня семьей!
Шатер Солара, как показывали наблюдения, был небольшим, зато имел вход-тамбур. Все полотнище, заменяющее дверь, было испещрено знаками размером с крупную мужскую ладонь. Нет, не письменами, но некими символами, типа рунических. Это не просто узоры. От белых, заботливо подновляемых загогулин, ломаных стрелок и прочих кракозябр слегка тянуло силой. Заговор на здоровье. Это Витто мне шепнул, я не настолько чувствительна. Внутри шатра было не темно, но довольно сумрачно. Посредине жаровня, от нее и свет, и тепло. Да какое там тепло! Жара, как в предбаннике! И также влажно. Пахло уже привычной шерстью, несвежим телом и горькими травами. А еще — отчаянием.