Удар акинака
Шрифт:
— А бойцов нам не добавят, вашбродь? — спросил фельдфебель.
— Не будет подкреплений, — отрезал поручик. — Думать надо.
— Ваше благородие, — вступил в разговор Кощиенко, — по действиям хунухузов самый опасный участок — второго отделения. Может туда еще и ружье-пулемет направить, с парой стрелков?
— А здесь чем отбиваться будем, если в осаду возьмут? И первое отделение чем усилим? Ты об этом подумал, унтер? — задумчиво ответил поручик
— Есть чем, — вдруг обрадовался фельдфебель. — Ваше благородие, склад придется открыть…
— Молодец, Ефим Степаныч, —
— Так точно, — дружно ответили Кощиенко со Звонаревым. И отправились выполнять приказ…
День и ночь прошли в суете приготовлений к возможной атаке. Из склада достали четыре картечницы Гатлинга и несколько ящиков патронов к ним. Причем один «Гатлинг» оказался вообще укороченной полицейской модели. Кроме картечниц, на складе нашлось еще две дюжины ружей Винчестера под тот же патрон. Дальность стрельбы, конечно, нельзя и сравнивать с армейскими винтовками, но иметь под рукой еще одно заряженное ружье никто из оставшихся в казарме не отказался. Причем вооружился даже истопник-китаец.
В общем и перебросить подкрепления на посты до начала прохождения составов и организовать оборону до появления банды они успели. Причем хунхузы, к явному удивлению поручика, появились именно у казармы, и сразу нападать не стали.
От группы всадников отделился один и помахивая какой-то светлой тряпкой, поскакал к воротам.
— Поговорить хотят? — кто-то из стрелков на стене так удивился, что произнес свой вопрос вслух.
— Прекратить разговоры! Смотреть внимательно, может они обмануть хотят, — скомандовал поручик, поднявшийся на стену после сообщения о возможном парламентере.
Всадник остановил коня примерно в дюжине шагов от стены и, продолжая размахивать флагом, закричал.
— Лусики капитана! Моя говолить господина Хун Мэй имя! Отдай нам клепость днем, а завтла мы уходить и платить вам тысяша лян каждой!
— Красные Брови[2]? — нахмурился поручик. — Опасная банда, — не удержавшись, пояснил он в ответ на невысказанный вопрос стоящего рядом Анемподиста. — Три сотни всадников, по слухам есть даже одна пушка. Если это так…, — офицер задумался. С дороги, заставив Кощиенко вздрогнуть, донесся гудок очередного состава, проследовавшего мимо казармы.
— Ваше благородие, разрешите, — решил рискнуть Анемподист.
— Что хочешь, унтер? — спросил поручик, продолжая разгялывать гарцевавшего около стены хунхуза.
— Ежели у них пушка есть, они ведь и по поезду из нее могут выстрелить. Надо их как-то на нас отвлечь. Я вчера одного из атаманов ихних прибил. Я слыхал, хунгузы весьма мстительные. Если им напомнить…
— А попробуй, если не боишься, — неожиданно согласился Строев. — Может и отвлечем от дороги.
— Эй, лусики, — похоже и парламентеру надоело ждать, — говолить или я ходи!
— Эй, ходя! — закричал в ответ Кощиенко. — Не будут их благородие с тобой, бандюганом, говорить! Убегай отсюда подальше и своему дураку краснобородому передай — я вчера одного такого в алом халате пристрелил! И его пристрелю, ежели к нам сунется!
Неожиданно рядом с Анемподистом раздался крик на китайском. Похоже, истопник решил помочь хунхузу лучше понять слова Кощиенко. И не только. Потому что кричал он немного дольше. А как закончил, хунхуз завизжал от злости и, резко развернув коня, умчался к основной банде.
— Эй, Ваня, ты что такое ему сказал? — спросил у истопника Кощиенко.
— Сказал, что ему тепел потеля лица глозит, если не отомстит, — ответил Ван Чжу. Анемподист хотел расспросить его подробнее, но не успел.
— Заряжай! Готовсь! — скомандовал поручик. — Внимательно смотрим за хунгузами! Командуй, Анемподист, не отвлекайся, — негромко добавил он только для унтера.
— Ваше благородие, прошу вас вернуться на командный пункт, — тихо попросил Кощиенко. — Мы без вас, не дай бог, не отобьемся. Командовать некому будет.
— Много на себя берешь, унтер, — зло ответил Строев. — Мне виднее…
Разговор прервали дикие вопли и стрельба. Обозленные хунхузы мчались галопом прямо на стены, словно собираясь проломить их тушами своих коней. И стреляли, прямо на скаку, беспорядочно и неприцельно.
— Внимание! Прицел шестьсот! Целься! — скомандовал Кощиенко. — Готовьсь! Залп! — и выстрелил сам в одного из побогаче одетых бандитов.
Даже на фоне оглушительной пальбы бандитов дружный залп из десятка винтовок прозвучал солидно. Да и упавшие полдюжины всадников сразу несколько охладили пыл тех, кто это заметил. Но остальные продолжали мчаться как ни в чем не бывало, приближаясь к стенам.
— Целься самостоятельно! Пачками! — приказал Анемподист, передергивая затвор. И снова выстрелил, продолжая тщательно выцеливать самых импозантных всадников на лучших лошадях. Стреляли все, даже поручик, тщательно целясь, сделал несколько выстрелов из винчестера.
Но вал конников стремительно приближался, словно не замечая падающих то там, то тут подстреленных всадников. А иногда и кувыркающихся через голову раненых или убитых лошадей. Образовывающиеся в таких местах заторы лишь на время сдерживали часть лавины. Оставалось шагов триста до стены, когда Анемподист вспомнил о полученных приказах и, отставив винтовку, трижды изо всех сил дунул в выданный ему свисток. В одну из бойниц высунулось нечто многоствольное… А потом звуки пальбы дополнились звуками длинной, при этом как бы заикающейся, чередой выстрелов картечницы. Словно заработал гигантский «Зингер[3]». Стену начало затягивать дымом, но легкий ветерок постепенно относил его в сторону и Кощиенко воочию снова увидел знакомую картину. В отличие от пулемета развернуть ствол картечницы развернуть оказалось намного сложнее, но в обстреливаемом районе привычно для его глаза трупы лошадей и людей лежали десятками. Уцелевшие хунхузы уже развернулись и мчались назад. Пограничники постреливали им в спины, стараясь не тратить зря патроны.