Удар гильотины
Шрифт:
– Сутки, – сказал Манн. – Черт побери.
– Сутки, – повторила Эльза. – Потом преступление будет переквалифицировано.
Показалось Манну или в голосе секретарши действительно возникла нотка легкого удовлетворения?
– А хорошая новость? – спросил Манн. Продолжая разговаривать, он вышел на улицу, ожидая, что вне дома слышимость улучшится, но слышно из-за уличного шума стало еще хуже.
– Относительно алиби Матильды Веерке… Звонил Феликс.
– Так быстро? – поразился Манн. – Еще и часа не прошло!
– Все оказалось очень просто, – Манн услышал, как Эльза улыбнулась, это была то ли неуловимая пауза
– Полиция, – пробормотал Манн. – Понятно, почему Мейден этой особой не заинтересовался.
– Феликс перезвонил в пожарную службу, и ему подтвердили…
– Да, я понял, – сказал Манн. – Значит, этот вариант отпадает. Одним меньше…
– И вот еще что, шеф, – продолжала Эльза. – Феликс сказал – со слов госпожи Веерке, понятно, – что Матильда звонила Густаву в Амстердам по поводу компенсации… ну, она не очень надеялась, что получит страховку и хотела получить кое-какие деньги от бывшего мужа…
– У нее там горело, а она…
– Очень практичная женщина, верно? Нет, она звонила, когда все уже потушили, часов в одиннадцать с минутами.
– И ей, понятно, никто не ответил.
– Почему же? Она поговорила с Густавом, он, правда, был в дурном настроении и оплачивать убытки наотрез отказался, они повздорили, она обозвала бывшего мужа… То ли индюком, то ли бараном…
– Да хоть гамадрилом! – не выдержал Манн. – Она уверена, что говорила именно с Густавом, а не с кем-то другим?
– Ну… – растерялась Эльза. – Я могу перезвонить Феликсу, а он перезвонит Матильде… Да вы и сами можете, я записала ее номер… Только я думаю: как она могла не узнать голос…
– Извини, – сказал Манн. – Я погорячился. Ты права.
– Шеф, разве это не хорошая информация? Для госпожи Веерке, я имею в виду.
– Замечательная!
Манн спрятал телефон и огляделся. В магазинчике Казаратты покупателей не было – старик сидел, склонившись над прилавком, то ли читал газету, то ли просто клевал носом. Манн перешел улицу, Казаратта поднял голову и встретил посетителя широкой улыбкой.
– Есть новости? – спросил он. – Нашли кого-нибудь? Арестовали?
Сказано это было таким тоном, что у Манна в голове повернулись колесики, сложившие по-новому элементы совершенно непредставимой мозаики, и он произнес уверенным тоном, точно так же, как недавно разговаривал с Магдой, сам удивляясь тому, что говорил, будто слова рождались не в его мозгу, а в чьем-то другом и лишь отражались в сознании Манна, как отражается в зеркале свет далекого прожектора:
– Аресты – не моя обязанность, дорогой Казаратта. Я могу только собирать факты и делать выводы. И вот о чем я думаю: улица во вторник вечером после десяти часов была пустынна, верно? Не отвечайте, я знаю, что это так. Вы оставляете вашу лавку, пересекаете улицу, входите в дом – вы здесь столько лет, что успели выяснить, каким кодом открыть парадную дверь, – поднимаетесь на третий этаж мимо закрытых дверей Квиттера и Ван Хоффена, дверь в квартиру Веерке не заперта, вы входите, вас встречают, потому что ждут, вы подходите к окну, зовете Густава посмотреть на… ну, хотя бы на вашу же лавку… а потом с глухим стуком опускается рама… Вы могли это сделать, тем более, что месяцами наблюдали, как Веерке высовывался из окна, чтобы посмотреть на башенные часы…
Произнеся эту тираду на одном дыхании, Манн ощутил неожиданную слабость, будто из него за долю секунды вытекла вся энергия, он даже посмотрел вниз, ожидая увидеть под ногами лужицу, но энергия, конечно, была невидима, да и слабость, заставившая Манна облокотиться о прилавок, прошла так же быстро, как возникла. «Черт, – подумал он, – был единственный свидетель, который честно рассказывал обо всем, что видел, и того я умудрился… Надо извиниться, сказать, что пошутил, глупая шутка, конечно»…
– О чем вы, детектив? – мрачно сказал Казаратта. – Вы, должно быть, шутите?
«Он дает мне шанс, – думал Манн, – не хочет ссориться, мне это тоже ни к чему»…
– Я не шучу, – произнес Манн. – Так ведь и было на самом деле.
– О чем вы? – повторил Казаратта, но во взгляде его Манн прочитал не возмущение, а испуг, в лавке было достаточно светло, чтобы увидеть разницу, и более того, Манн будто прочитал в мыслях старика звучавшее рефреном: «Как он узнал, как он узнал, как он уз…» Говорят, что по глазам можно понять, о чем думает человек. Манн умел, глядя в глаза собеседнику, представить достаточно определенно, каково его настроение, лжет он или говорит правду, а если лжет, то готов ли изменить показания, если с ним поработать по-хорошему – все это Манн умел, это было частью его профессии, результатом опыта. Но мысли читать он не мог никогда…
– Дорогой Казаратта, – сказал Манн. – Вы видели, как ушла Кристина. Вы видели – окно в комнате Веерке было поднято, – как Густав подошел к окну, выглянул, чтобы посмотреть на часы, и тогда вам пришло в голову, что вы можете одним движением справиться с проблемой…
– Какой? – вскричал старик и перегнулся к Манну через прилавок. – Какой проблемой? Что вы говорите, вы вообще понимаете, что вы мне хотите… Я полицию вызову, уходите отсюда, я с вами, как с приличным человеком, а вы…
– Вас видели из салона «Прически Ройзе», он над вами, – сказал Манн, понимая на этот раз, что блефует. Когда он обвинял Казаратту в покушении на убийство, ощущения блефа у Манна не возникло, он говорил, что думал, и почему-то твердо был убежден, что это правда, а сейчас такого ощущения не было, приходилось выкручиваться из очень неприятной ситуации, и если Казаратта потребует доказательств…
– Не было там никого! – отрезал старик. – Только Мария Верден, а она в окно не смотрела, а если бы и смотрела, ничего бы не видела, на ней очков не было…
Казаратта еще ничего не понял, в нем клокотала ярость, прорвавшаяся, как лава из жерла вулкана, но Манн ухватился мгновенно:
– Послушайте, дорогой Казаратта, – сказал он мирно, – откуда вам знать, были на госпоже Верден очки или нет, если сами вы не смотрели на нее из окна соседнего дома. Согласитесь, увидеть, что делается в глубине салона с улицы невозможно.