Удар из прошлого
Шрифт:
– Что тут скажешь, гражданин начальник? Виноват, исправлюсь.
Прищурившись, Клюев покосился на дубину, лежавшую на столе. При ближайшем рассмотрении дубина оказалась вовсе не резиновой, а деревянной, крашенной в черный цвет, под резиновую. Если начальник засадит этим инструментом промеж спины, мало не покажется. На стену полезешь.
Девяткин копался спичкой во рту, выковыривая остатки завтрака. Он раздумывал над альтернативой: набить ли Клюеву морду или поставить его лицом к письменному столу, руки на столешницу, зайти сзади и с маху навернуть по худой заднице дубиной. Проверенный способ. Боль такая, что вырубаешь человека одним
Лучше он станет сам себе готовить завтрак, как было раньше. Точка, решено. По крайней мере, не будет изжоги и этого ежеутреннего ковыряния в зубах. Девяткин взял в руки дубину, но в последний момент передумал. Есть ведь ещё вариант: ограничиться строгим словесным внушением.
Как– никак Клюев не вокзальный баклан. Он по здешним невысоким меркам чуть не высшей пробы интеллигент, белый воротничок. Образование высшее, преподавал в железнодорожном техникуме, который три года назад успешно закрыли. Ладно, пускай Клюев пока живет и дышит. Но уж в следующий раз, когда он попадет в КПЗ, Девяткин дубины не пожалеет. И уж тем более не пожалеет самого Клюева.
– Ты где сейчас работаешь? – спросил Девяткин, хотя знал ответ.
– Временно безработный, – Клюев скромно опустил глаза.
– Точнее, тунеядец.
Клюев нашел в себе силы робко возразить.
– Сейчас тунеядство по закону не преследуется.
Девяткин, не терпевший пререканий в собственном кабинете, взорвался.
– А мне насрать, что там преследуется по закону, а что не преследуется. Ты, умник, залупа с сыром, через неделю положишь на этот стол справку с места работы. В этом паршивом городишке такие порядки: как я сказал, так и будет. Устроишься и принесешь сюда справку. Я не стану дожидаться, когда ты нажрешься и снова на жену с кулаками полезешь. Если через неделю не будет справки, считай, ты уже сел. Надолго.
– За что сел?
– Это уж моя проблема. Статей много, подберу тебе по знакомству что-нибудь этакое. Долгоиграющее.
Клюев тяжело засопел, задвигал мокрым носом.
– Сейчас на работу трудно устроиться. Очень трудно.
– Устроишься, гад, если захочешь. На картонажной фабрике упаковщицы нужны. Иди туда сегодня же и пиши заявление.
– Так это ведь бабская работа.
– А ты что, мужик?
Девяткин смерил Клюева взглядом и вдруг рассмеялся собственной шутке, которая была не лишена смысла и даже остроумия. Клюев вытер со лба пот, он понял, что на этот раз пронесло, худшее позади. Начальник смеется, значит, он сменил гнев на милость и не станет молотить Клюева ни кулаками, ни своей страшной дубиной. Клюев перевел дух и выпрямил согбенную спину.
– Я потерял нравственные ориентиры, – пожаловался он. – В прежние времена я думал, что земля держится не на трех китах, а на трех рублях и ещё шестидесяти двух копейках. А теперь и не знаю, на чем мир держится… Может, на человеческой доброте?
– На терпении твоей жены, вот на чем, – сказал Девяткин. – И ещё на моем терпении. Не донимай меня своей гнилой философией. В следующий раз, когда жена пожалуется на тебя, когда ты поднимешь на неё руку…
– Я все понял, начальник, – Клюев шмыгнул мокрым носом. – Ни Боже мой. Не подниму. Ни в жисть.
– Дослушай, тупая жопа. Так вот, если ты ещё раз её тронешь… Нет, я передумал. Не стану я тебя на зону
Клюев обхватил руками голову и громко всхлипнул. Кажется, он собрался заранее оплакать свою безвременно оборвавшуюся жизнь. Девяткин продолжил:
– Ты знаешь, я своих слов не нарушаю. А медицинский эксперт напишет заключение, что ты отбросил копыта от сердечной недостаточности. Или от приступа радикулита. У тебя ведь радикулит? Вот и чудесно. Тебя сожгут, как бревно, и похоронят в безымянной могиле. Рядом с бомжами и шлюхами. Такими же отбросами, как ты. Похоронят там, потому что твоя жена не станет тратиться на похороны такого ублюдка. Потому что ей вспомнить нечего, кроме синяков.
Девяткин дал себе передышку, закурил.
– Сейчас же на фабрику бегу, – пообещал Клюев. – Одна нога здесь, другая уже на фабрике. Я и сам хотел туда идти устраиваться, но сомневался. Но теперь, поскольку вы рекомендуете… Поскольку вы советуете…
– Да, да. Очень тебе советую.
– Можно спросить? Правду говорят, что вы при задержании Клопа подстрелили?
Значит, уже весь город знает. Вот, даже сюда, в КПЗ, слухи дошли.
– Дверь у тебя за спиной, – сказал Девяткин. – Проваливай. На неделе придешь со справкой.
Клюев снова согнул спину в вопросительный знак и неслышными крадущимися шагами вышел из кабинета. Девяткин заглянул в протокол. Клюеву полагается заплатить штраф, но денег у него, разумеется, нет. Значит, жене за мужа платить придется. Все правильно, все по справедливости: её избили, она же и деньги плати. Девяткин разорвал протокол вдоль и поперек, бросил квадратные бумажки в корзину.
Так, с Клюевым он разобрался. Кто следующий?
Он заглянул в протокол. Некто Валуев. Опять старый знакомый, злостный алиментщик и пьяница. Устроил дебош в пивной «Креветка», облил водкой официанта и дважды плюнул ему в лицо. Валуев страдал страстью к перемене мест, как память о себе, оставляя очередной брошенной женщине очередного младенца. Доподлинно известно, что последние пару лет Валуев жил на Камчатке и даже знал несколько слов по корякски. И вот нелегкая занесла его в Степановск.
Девяткин уже беседовал с любвеобильным Валуевым по душам, без мордобоя. Тогда Валуев сказал: «Любить женщину – это все равно, что идти по тундре с завязанными глазами. Куда идешь – не известно. Но все время проваливаешься, ноги вязнут во мхах. И, в конечном итоге, все кончается плохо, совсем плохо». Интересно, что этот умник на этот раз скажет? Чтобы завтра же духа Валуева в городе не было, – решил Девяткин. Нет, сегодня же. Душевные разговоры кончились. Девяткин испытал странный зуд в сжатых кулаках.
Теперь он с Валуевым он церемониться не станет. Девяткин протянул руку, чтобы нажать кнопку с селекторной связи с дежурным, но тут зазвенела длинная трель междугороднего звонка. Девяткин снял трубку и не узнал далекий женский голос.
– Я у телефона, – дважды повторил он.
– Это Ирина Павловна говорит, жена Леонида Тимонина, – сказала женщина. – Простите за беспокойство…
– Какое уж там беспокойство.
– Как ваши дела? – спросила Тимонина.
Ясно, вопрос задан из вежливости. Видимо, Ирина Павловна и не ждала длинного распространенного ответа. Поэтому Девяткин ответил коротко и правдиво.