Удар мечом (с иллюстрациями)

Константинов Лев Константинович

— Будьмо… Опять выпили.

— Щоб дома не журылысь…

— Будьмо… Еще выпили.

Хотя Остап и произносил тост за тостом, пили степенно, со знанием дела, неторопливо наливаясь хмельной истомой. Звенели алюминиевые кружки. Закусывали луковыми дольками.

— А ты хлопец непоганый, — прочувственно сказал Василь. — Смурный только, и нет в тебе той отчаянности, что у настоящих «боевиков». А так ничего. Я на тебя косо поглядывал еще с того случая, как комсомолку-библиотекарку прихватили. Хлопцы добре з нею побавылысь, а ты побледнел и ушел. Как баба… Давай выпьем еще!

Василь подставил кружку.

Пьянел он быстро. После затхлого подземелья с вонючим духом свежий лесной воздух рвал легкие, дурманил голову. А тут еще самогонка. Крепкая. Баба Кылына, видно, сыпала в свое зелье известь — для крепости и количества — хлебнешь, глотку обжигает.

Василь жаловался на тяжелую жизнь, поминутно кивая в сторону бункера.

— Совсем бешеным стал Ярмаш. Сколько знаю его, таким сроду не был. Ни себя, ни других не жалеет. Я за эти дни столько километров натопал! Ну, скоро все кончится…

— Скоро, — эхом откликнулся Остап.

— Я тебе как другу говорю — недолго осталось. — Василь потянулся к сулее, снова налил себе и Остапу. Пьяно удивился: — Ты дывы, вроде и не пили, а донце показалось…

Прикончили сулею быстро. У Остапа хватило сил встать на ноги. Василь пытался подняться, опираясь на молоденькую березку. Березка гнулась, гибко выскальзывая из рук пьяного. Обнявшись, новые друзья побрели к бункеру. Василь загорланил: «Розпрягайте, хлопци, коней…»

— Тише, — уговаривал его Остап, — Стась почуе…

— Это верно, — скис Василь. — У человека настроение хорошее, так ему и поспиваты низзя. А ты добрый хлопец! Давай, Остапе, послезавтра друг дружку из виду не терягь. Пустить Зеленый Гай по ветру — то дрибныци [10] …

— А здаеться мени. Горлинка про послезавтра ничего не говорила.

— Точно, у них уже все назначено. Сам ходил к Джуре, предупреждал…

— Ишь ты, а не сказала. Твой Стась сказал, а моя краля ни полслова…

10

Дрибныци — пустяки.

— Бабы, они завсегда скрытные. Но я тебе как другу — держись за Василя, не пропадешь… А завтра — сбор проводников…

— Чертовы корни, переплутали стежку… Ты куда, Василь?

— В бункер не пойду, где-нибудь под кустом отосплюсь. Стась побаче — рука у него тяжелая. Предупреждал, чтоб до послезавтра ни капли в рот не брал. А после, говорил, погуляем…

Василь захрапел на полуслове. Добрую самогонку варит баба Кылына… Остап встал, пощупал голову — огнем горит. Непослушными руками попытался отряхнуть траву, листья, лесную труху. Штаны в грязи, на рубашке тоже грязь. В таком виде и ввалился к Марии.

— Добре погулял, — засмеялась Горлинка, всплеснув руками.

Остап, спотыкаясь на каждом слове, выложил то, что удалось узнать.

— Ложись спать, — приказала Мария. — У меня ложись, нечего в таком виде по лагерю шататься. Трудный завтра день будет…

Трое без имен

— Ну что ж, этого следовало ожидать, —

спокойно сказал Розум. — Стафийчук, ошеломленный внезапными событиями, вначале выпустил из своих рук инициативу. Теперь пришел в себя, предпринимает контрмеры. Операция подготовлена и может состояться хоть завтра, но Стафийчук что-то заподозрил и на всякий случай решил опередить события. У проводников он пользуется влиянием — наслышаны о его «подвигах». Выбор места сбора тоже не случайный: Джура — старый приятель Стася, вместе в берлинской «академии» обучались. Я знаю, что несколько дней назад Стась и Джура встречались у Скибы — зачепная хата тогда еще действовала. О чем говорили — неизвестно. Охраняли их Василь, Скиба и телохранитель Джуры. Но я тоже кое-что предпринял.

— Что именно? — спросила Горлинка.

— Сегодня сюда придут мои хлопцы. Трое.

— Мало.

— Больше нельзя. Придется рисковать.

Часа через полтора в люк бункера просунулась патлатая голова кого-то из бандеровцев. Он доложил: задержали троих типов, те говорят, что нужен им Розум. Пароль знают, а их никто не знает.

— Ведите, — распорядился Розум.

Вошли трое в сопровождении дозорных. Плечистые молодые парни. Гладко выбритые. В хромовых сапогах. Чем-то неуловимо похожие друг на друга. И еще на кого-то похожие. Мария пыталась вспомнить, напрягала память. Вспомнила: похожи на тех, кто маршировал при немцах в зондеркомандах. Такие же лощеные, сытые и туповатые. Щелкнули каблуками: «Слава героям!»

— Слава, слава… — прищурился усмешливо Розум. — Пароль!

Ответили. Розум приказал вернуть оружие. Они деловито затолкали короткие немецкие автоматы под спортивные пиджаки, пистолеты в карманы.

— Откуда, хлопцы? — спросил дозорный, пока Мария и Розум совещались.

— А оттуда… — Один из троих ткнул пальцем в пространство и загоготал своей, как ему показалось, удачной шутке…

— Да, школа… — завистливо вздохнул дозорный, приглядываясь к хромовым сапогам пришельцев. — Эти наведут порядок…

— Надежные? — спросила Горлинка.

— Эта троица побывала в таких передрягах — в дурном сне не привидится. Ахнешь. Я вот все думаю: сколько у Украины верных, мужественных сынов, и никто о них не знает. Приходится — падают мертвыми, приходится — в огонь идут. Во имя чего? Ради Украины и народа ее.

— Придет время — люди о них узнают и гордиться будут. Ничего не забывается, Розум. И о вас узнают. Стану я опять учительницей, войду в класс и просто скажу: «Сегодня, дети, я расскажу вам о том, как боролись и побеждали лучшие сыны народа нашего…»

Розум смущенно усмехнулся. Не так уж и далеко до того времени, а пока…

— Эй, кто там! Остапа Блакытного сюда!

Остап неторопливо влез в бункер.

— Ну-ка закрой люк, — попросил его Розум. — Вот так-то лучше. Береженого бог бережет. Есть у нас с Горлинкой тебе важное задание, Остап. Готов его выполнить?

— Все, что угодно! — горячо блеснул глазами Блакытный.

— Пойдешь к памятнику панским музыкантам. Пойдешь так, чтобы ни одна собака твой след не унюхала. А выследят — стреляй, уходи куда угодно, но живым в руки не попадайся. Больше всего наших, из провода, стерегись. Тебя попытаются выследить, потому что я сам приказал не спускать глаз с каждого, кто уходит отсюда. Сможешь уйти незаметно?