Удар милосердия
Шрифт:
– А почему вы не любите охоту? Ведь это благороднейшее из развлечений.
– Как и турниры. Но не наше, не женское.
– Право? – Неясно было, удивлена ли Эльфледа этим замечанием, или насмехается. Однако продолжала она без тени насмешки. – Я знаю, что наследник не любит меня. Из-за этого он отдалился от двора…от отца, что еще хуже. Но я ему не враг… не я его враг… Возможно, он тоже это понял, но гордость мешает ему сделать первый шаг к примирению. Поэтому он и привез вас сюда. И мы должны сделать все, чтобы сблизить отца и сына…
Голос ее сошел на нет в криках глашатаев, визге труб и лязге оружия. Молчала и Бессейра. Турнир продолжался. Схватки становились все яростнее, кровь, разгоряченная этим
Чаяния не обманули. Было объявлено, что противники желают биться на копьях, мечах и булавах, до тех пор, пока один из них не в силах будет держать оружие.
На Кархиддине был двойной кольчужный доспех несской работы, поверх него лазурный плащ. Конь его был буланой масти, что почиталось в Тримейне несколько вульгарным, однако этот недостаток искупался изрядными статями. Копье ничем не уступало принцеву «цветку лилии», а щит, как бы для контраста, был круглый, но не презираемый Раднором тарч, а доподлинно сарацинский. Вряд ли Леам добыл его на войне, – владения Кархиддинов располагались далеко от границы, а добровольно служить на крайнем Юге шли по большей части местные уроженцы – однако здесь такие подробности никого не занимали.
При первой сшибке Раднор целил в грудь противника, а Кархиддин, памятуя о том, что нагрудный доспех императорского племянника вряд ли возможно пробить, – в шлем. И оба не преуспели. Каждый успел заслониться щитом, и оба копья сломались одновременно. Трибуны возопили – разочаровано и радостно, поскольку это было всего лишь начало славной игры. Бойцы взялись за мечи, и съехались снова. Вторая сшибка обещала быть еще более захватывающей, поскольку Леам, как и Раднор бился мечом острым, не затупленным. Точнее, это был фальчион, о котором знатоки спорили, считать ли его его мечом, или это какое-то другое оружие, наподобие агарянской симитарры. У принца был меч в полторы руки с перекрестьем рукояти, загнутой в сторону клинка. Достоинства мечей были приблизительно равны, а кони поединщиков достаточно хорошо обучены, чтоб ими можно было управлять без помощи поводий. Так что все зависело от мастерства бойцов. И не сразу определилось преимущество, что хорошо, ибо какой же интерес в схватке, когда сразу понятно, кто победит? И только самые опытные среди зрителей смогли заметить, как принц Раднор захватил клинок фальчиона между клинком и перекрестьем своего меча, и вырвал оружие из руки Кархиддина. Остальным показалось, что меч у Леама вылетел сам собой. Дальнейшие действия Раднора были еще замечательней. Прежде, чем Леам, лишившийся меча, успел ухватиться за булаву, Раднор спешился, с живостью удивительной для человека, облаченного такой тяжелый доспех, поднял меч соперника и швырнул его за барьер. Какой-то нерасторопный паж заверещал от боли, но на него никто не обратил внимания. Раднор развернулся к наезжавшему на него противнику – и рубанул по шее буланого коня.
– Что он делает! – пробормотал Норберт. – Это прямое нарушение правил!
– Вовсе нет, – наставительно сказал император. – В нынешних правилах не сказано, что нельзя убивать лошадей.
– Это подразумевается!
– Но этого не сказано.
– Они должны сражаться одинаковым оружием!
– А они еще не сражаются. Смотри, не мешай…
Истекающий кровью буланый рухнул на землю, но Кархиддину каким-то чудом удалось соскочить с коня раньше, чем конская туша придавила его. Спрыгнул он не слишком удачно, – упал на колено, и когда поднялся, стало видно, что он хромает.
Раднор тем временем отбросил и меч, и щит. Он стоял, широко расставив ноги и держа булаву обеими руками. Это было проявлением изысканного благородства и заодно, изрядной лихости – без щита удобней сражаться на мечах, но не на булавах. Но турнирные законы требовали, чтобы Кархиддин также отбросил меч, и он вынужден был сделать это.
Как только соперники сошлись в пешем бою, сразу же стали видны преимущества принца. У него были более длинные руки, а доспех позволял выдержать прямой удар. Все, что мог делать Кархиддин – это обороняться. И оборонялся он все слабее, отступал, спотыкался, однако не сдавался. Воспользовавшись тем, что движения его стали замедленными, Раднор приступил совсем близко и обхватил, притиснув руки Кархиддина к бокам. Теперь тот лишен был всякой возможности сопротивляться.
– Ты сдаешься, Кархиддин? – крикнул он.
– Нет… – прохрипел тот.
Принц еще сильнее сдавил его, но обездвиженный Кархиддин продолжал сжимать булаву. А пока он не бросил оружия, он не считался побежденным.
Раднор, по-бычьи пригнув голову, ударил навершием шлема по лицевой пластинке шлема Кархиддина.
– Сдаешься?
Из-под шлема Кархиддина стекала кровь, но гордец молчал. Зато трибуны выли. Такого чудного зрелища давно не видывали на Турнирном поле. И оно еще не достигло завершения!
Раднор швырнул противника оземь.
– Признай, что побежден!
Кархиддин не двигался и не издавал ни звука. Может быть, у него не доставало для этого сил
– Cоup de grace! – завопил кто-то на трибуне. – Удар милосердия, принц!
– Соup de grace! – подхватило множество голосов. Зрители попроще бесновались в восторге, чуть ли не ломая барьер. Эльфледа кусала губы, не отрывая взгляда от происходящего на ристалище. Император промокнул платком потное лицо.
Раднор, выпростав руку сквозь разрез латной рукавицы, извлек мизерикорд.
– Это убийство, – тихо произнес Норберт.
– Лучше потерять жизнь, чем честь, – откликнулся Ян-Ульрих.
Раднор все же медлил с последним ударом. За поверженного мог вступиться сюзерен. Ему могли прислать «дамскую милость» – женский чепец на наконечнике копья, означающий, что за побежденного просят прекрасные дамы. Наконец, могли вмешаться и судьи.
Это и произошло. Посланный ими оруженосец подбежал к Кархиддину, опустился рядом с ним на колени, потом поднялся и воскликнул:
– Он умер, благородные господа!
Восхищению публики не было предела. Принц Раднор который раз явил свое превосходство, сразив противника, не прибегая к оружию. Но и Кархиддин, который предпочел погибнуть, но не сдаться, также показал пример рыцарской доблести. Убитого – у него были сломаны шея и ребра, – унесли. О том, что убитых на турнире запрещено предавать христианскому погребению, в Тримейне давно позабыли, в том числе церковные власти, безусловно не одобрявшие увеселений, связанных с насилием и кровопролитием, но смирившиеся с ними. Турнир был завершен, но празднество продолжалось. Готовился веселый пир, и говорили, что принца на том пиру увенчают целым венком из золотых листьев. И жонглеры, шуты, музыканты и звериные поводыри до утра будут показывать благородному обществу свое искусство.