Удар милосердия
Шрифт:
Гомонящая публика покидала трибуны, перетекая по лугу к столам, и Норберт, пользуясь тем, что отец позабыл о его присутствии, подошел к Бесс. Она тоже каким-то образом сумела избавиться от Эльфледы.
– Видела? Они шарахаются от меня из-за подозрений в убийстве. И вопят от радости, когда убивают того, кто не в силах сопротивляться, и кричат : «Добей!» и восторгаются убийцей. – Его лицо было белым от бешенства.
– Тебя это удивляет? Обычная история.
– Но где справедливость? – Не дождавшись ответа, он продолжал: – И еще это пиршество… не знаю, чтоб я дал за возможность уехать отсюда.
– Так уедем. Свалишь все на меня. Дескать, я по южной хлипкости своей натуры не смогла вынести вида
– Все равно скажут, что я уехал из-за зависти к кузену… А, наплевать – Норберт крикнул Люкета и распорядился, чтоб седлала лошадей.
И вскорости принц со свитой, едва не сшибая ворота, вынеслись с Турнирного поля. Бессейра уселась в седло по – мужски, что для дамы считалось непристойным, однако Норберт был в такой ярости, что не сделал ей замечания.
Он не слишком торопился, выезжая из города, а возвращался так, как будто за ним черти гнались. Поэтому в городские ворота въехали еще засветло – правда, сейчас, в конце июня, и темнело поздно. В Тримейне невозможно было скакать с той же скоростью, как по дороге, но на шаг Норберт все равно не перешел. Будучи хорошим наездником, он умудрился никого не сшибить, а свита каким-то образом сумела повторить этот подвиг. Немалая заслуга в том была и самих горожан, резво исчезавших с пути следования, независимо от возраста и комплекции.
Так выехали они, миновав сборщиков пошлин, на мост, соединявший правый берег Трима с Королевским островом. Этот мост, каменный, прочный, надежный, с тех самых пор, как Старому Дворцу перестала угрожать опасность вражьего нашествия, превратился в еще одну улицу. Обе стороны проезда были застроены мастерскими и лавками, где трудились и торговали плодами рук своих оружейники, суконщики и ювелиры. На другом мосту, перекинутом с Королевского острова на левый берег, обосновались в основном менялы и адвокаты, хотя и ремесленного люда там было предостаточно. Да еще цирюльники и зубодеры, уличные торговцы, жарившие пойманную тут же, под мостом рыбу, разносчики, фокусники и волынщики. Люд горластый, тертый, любопытный, и в то же время привычный ко всему. Они потеснились, дабы пропустить наследника со свитой, но столпотворения из-за этого устраивать не стали.
Норберт также не смотрел по сторонам, тем более, что зрелище, живописное для свежего глаза, было для него привычно с детства. Он уже видел, как поднимается решетка в воротах Старого Дворца – караульные в Сторожевой башне, выходящей на мост, заметили приближение господина, как внимание его отвлекло пронзительное ржание, раздавшееся за его спиной. Он обернулся. Старушка Фанетта вскинулась на дыбы, чего не позволяла себе и в молодые годы, и заплясала на месте. Потом наподдала задом и принялась метаться, не разбирая ничего кругом. Бесс в седле уже не было, однако она не упала – успела соскользнуть на мостовую. Норберт, который успел отъехать довольно далеко, пораженный невиданным доселе буйством Фанетты. Но он был чуть ли не единственным на мосту, кто не двигался. Прохожие и зеваки с визгом разбегались, лезли на груды сваленных у лавок бочек и мешков, шмыгали в двери, а всадники, сопровождавшие принца и Бесс, инстинктивно подали назад. Фанетта. мотая головой, крушила все, что попадалось под копыта, свалили телегу с сеном, и словно бы целенаправленно бросилась к той лавке, у ворот которой стояла Бесс. Деваться той было некуда, даже прыгнуть с моста, ибо дома строили так тесно, что в щели между ними могла проскользнуть разве что крыса или ласка. Но Бесс прыгнула, оттолкнулась от стены лавки, ухватилась за планку с вывеской и повисла на ней. Широкое красное платье трепетало на ветру, как знамя. Фанетта с разгона ударилась в стену и рухнула, храпя. Опамятовавший Норберт подъехал ближе и увидел, как оскаленную морду заливают пена и кровь. За наследником подтянулись и приближенные, явно стыдясь своей растерянности.
Кобыла перестала биться. Утихла.
– Подохла, – с сожалением произнес Люкет.
– Башку разбила, – уточнил Годе.
– Какая разница?
Бесс спрыгнула на мостовую и опустилась рядом с трупом лошади на колени, как бы в изнеможении. Она потеряла венчик, и черные волосы разметались по плечам. Платье было разорвано, правую щеку пересекала царапина. Но когда она подняла к Норберту лицо, ее глаза были холодны и спокойны.
Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться в седло. Бесс подтянулась, уселась позади него, ухватилась за пояс. И тихо. так что никто кроме Норберта не услышал, проговорила:
– Ну вот, они дали о себе знать. А то как бы и скучно.
По возвращении он зашел к ней почти сразу, только стащив с себя придворное одеяние. Бесс тоже успела переодеться и сидела на постели в домашнем платье и, разумеется, босая. Умилительная картина, но у Норберта она умиления не вызывала.
– Ты сказала: «они дали о себе знать». Кто?
– Те, кого мы ищем. Те, кто убивал девушек.
– Но ты осталась жива.
– А ты как будто не рад. Ладно. Я жива потому, что хорошо езжу верхом. Но этого в Тримейне никто не знал. Даже ты.
– На что ты намекаешь?
– Ни на что.
Он сел в кресло, нервно сжав руки.
– До сих пор мне казалось, что колдовство может твориться только под покровом ночи, только втайне … но средь бела дня, на глазах у целого города…
– С чего ты взял, что здесь замешано колдовство?
– Потому что я знаю эту лошадь… знал. Она всегда была смирной, потому я и дал ее тебе. И она могла взбеситься, только если ее околдовали.
– Нет. Все было гораздо проще. Лошадь отравили… у пота и пены был особый запах. Я не разбираюсь точно, но мне известно, что есть снадобья, которые способны вводить в бешенство – как людей, так и животных.
– Так чем же это отличается от колдовства?
– По моему разумению, у колдунов есть особый дар. Нас учат, что они получают его по договору с дьяволом, а некоторые верят, что с этим даром рождаются на свет. А чтобы пользоваться ядами, дара не надобно – достаточно знаний.
– И злой воли.
– Это само собой. Бедной Фанетте дали что-то выпить или съесть. Что-то, действующее не разу. Им нужно было, чтобы лошадь взбесилась в городе, чтоб было много свидетелей.
– Это невозможно. Никто не знал, что мы уедем до пира.
– Правильно. Поэтому отравить Фанетту мог только тот, кто был возле лошадей и слышал твой приказ.
– Там были только мои люди! Или ты их подозреваешь?
– Нет… наверное. Но в толчее, суете и шуме Турнирного поля они могли и отвлечься.
– Люкет и Годе должны помнить, кто там вертелся
– Хорошо бы. – Бесс встала, в задумчивости прошлась к столу. С колен ее при этом упал какой-то предмет. Бесс подцепила его пальцами босой ноги, подбросила, поймала в воздухе. – Знаешь. о чем я сейчас подумала? Яд легче всего проникает через кожу. Лошадь могли просто поцарапать чем-то острым. А острие предварительно смазать… жаль, что я не успела как следует осмотреть шкуру, А теперь труп наверняка уволокли на живодерню.
Норберта эти рассуждения ставили безучастным. Его больше интересовало, что вертит в руках Бессейра.
– Покажи, что там у тебя.
Она протянула ему кинжал. Хорошая сталь, рукоятка из черного коралла – скорее всего изготовлен за Южным мысом. В таких вещах Норберт разбирался. И он точно помнил, что среди безделушек, купленных им для Бесс – порой весьма дорогих, ничего подобного не было.
– Мне казалось, что ты пришла ко мне без оружия.
– Угадал. Вдруг бы твоим ребятишкам вздумалось меня обыскивать?