Удар молнии
Шрифт:
— Не пойму, какие могут быть интересы?
— И я не пойму. — Заяц развел пушистыми лапками. — А то, конечно, сказал бы. — Он помолчал, выкусил, словно собака, из подмышки блоху и посетовал: — Вот, нахватался в Пномпене. Хорошо, хоть не триппер… Я пойду, Слава. Ага? А ты давай действуй поосторожнее. Вокруг тебя волки, а ты просто ягненок, зачем-то принятый в стаю. Того и гляди, порвут!
— Зубы коротки, — неуверенно пискнул я, и заяц хихикнул:
— Жди! «Зубы коротки»!.. Бывай, братишка. Успехов. — И растворился в тумане. Или это был дым? Или это был сон?
Сон… Я разомкнул веки и уставился на длинную яркую полосу, которую нарисовало на зеленых обоях солнце, пробравшись в комнату через щель в неплотно задвинутых портьерах. Потом перевел взгляд
Письмо-завещание.
Изредка отгрызая от бутербродов мизерные кусочки и запивая их стремительно остывающим кофе.
«Таня. Любимые мои Лара и Поля. Если сейчас вы это читаете, значит со мной не все ладно. В лучшем случае, я в тюрьме или в больнице. В худшем… Не будем об этом. Но, что бы там ни случилось и каким бы мерзким все ни казалось, примите это, как перст судьбы, указующий вам путь вперед. А обо мне можете просто забыть. Я не буду на вас за это в обиде…»
Я не желал ни в чем исповедоваться. И не стаи этого делать, напустив как можно больше тумана в неподражаемую по сумбурности изложения сказку о секретной спецслужбе, про которую я, даже мертвый, не могу никому ничего рассказывать. Чушь! Несусветная чепуха! Я чуть не расхохотался, перечитывая ее, подробно изложенную на двух листах. Убористым почерком.
Зато все остальное было уже серьезно. Очень серьезно! Настолько серьезно, что стоило семь миллионов фунтов!
В мельчайших подробностях я изложил, как, воспользовавшись программой «Клиент — Банк», подключиться к компьютеру «Саут-Шилдс Кэфедрал Банка» и перевести все сбережения Голоблада на аккредитив одного из оффшорных фондов Гибралтара. Самым тщательным образом я зарисовал в виде стрелочек, квадратиков и надписей в них весь алгоритм операции; раскрыл три пароля и пять своих приватных ключей; описал, как легализовать все деньги и не вызвать ненужного интереса у британских акцизных чиновников. Потом несколько раз я внимательно перечитал написанное, пытаясь найти какую-нибудь ошибку. Я даже специально поставил перед собой такую задачу. Но нет, слава Богу! Не вышло! Я изложил все точно — как в отчетах о запусках «Шаттла». Скрупулезно — как в древне славянских летописях. Доходчиво — как в «Азбуке» для дебилов. Попади моя схема в руки спившегося пастуха из Удмуртии, так даже он сумел бы вытащить из «Кэфедрал Банка» деньги. Гораздо сложнее ему было бы протрезветь и отыскать в Ижевске что-нибудь вроде Интернет-клуба.
«…И последнее, что очень прошу вас сделать. В квартире, которую я снимал, осталась собака. Таня помнит — это тот стаффордшир, которого я подобрал на Валерином огороде. Его зовут Бакс. Он послушный и добрый. И почти идеально воспитан. Но погибнет, если не заберете его к себе…»
Я записал адрес и объяснил, как отключить сигнализацию. А в качестве постскриптума разродился еще двумя строчками: «На кухне во встроенном шкафчике найдешь бумажный пакет из-под муки. В нем для вас упакован подарок — кое-какие деньжата на первое время». В пакете из-под муки лежало больше ста тысяч долларов из той посылки, что я получил через камеру хранения на Варшавском вокзале.
Я еще раз просмотрел послание, составленное на четырех листах. Вроде бы, все хорошо. Ничего не забыл. Правда, грешу ошибками в пунктуации, но это дело десятое. На это можно и наплевать.
Опять «наплевать»! Мой девиз, с которым я широко шагаю по жизни. Раскачиваясь, как пьяный, и спотыкаясь обо все камни и выбоины. Прямым курсом к крутому обрыву в бездонную пропасть…
Не испытывая особых надежд на успех, я поискал в кабинете конверт, но вместо него наткнулся на тюбик канцелярского клея и большой лист плотной бумаги. Я обернул им свое послание, заклеил все уголки и щелочки и, довольный собой, откинулся на высокую спинку кресла. Пакет с планом пути к Интернет-кладу лежал передо мной на столе. Через приоткрытые жалюзи кабинет заполнял яркий свет погожего июльского утра. Громко тикали у меня за спиной аляповатые кварцевые часы, слепленные на скорую руку в Малайзии или Китае. В соседней комнате сладко спала Алина. Где-то на другом конце города отходил от наркотиков и «Тизерцина» плененный нами Хаджи. Следственные бригады прокуратуры и ГУВД трудились в поте лица в ночном клубе на Ленинском.
Интересно, как скоро они на нас выйдут? Есть ли хотя бы один день в запасе? Что думает по этому поводу Мартин? А те, кто над Мартином? И вообще, что происходит?
Кучи вопросов… Нет, не кучи, а горы вопросов. Эвереста непоняток и нестыковок! Голова идет кругом от нехватки кислорода на их замерзших вершинах. От отсутствия информации для анализа — самого простого, ничтожнейшего анализа ситуации, в которую я угодил.
Как Акелла, лежащий у подножья Скалы Советов, я сейчас смело могу назвать себя «мертвым волком». Не сегодня-завтра меня прихватят менты, передадут по инстанции комитетчикам, и я, напичканный по уши «Омнопоном», начну сладко петь им про Алин и Мартинов, про явочные квартиры в Купчино и на Охте, про Луценко и Кезамаа… Элементарная арифметика: Перси-валь Голоблад плюс Ярослав Пивцов равняются мегабайтам секретнейшей информации. И я — о, проклятье! — ее носитель. СВИДЕТЕЛЬ! «Клоп»! А клопов кипятком шпарят! Из «Ингремов» и «Сикемпов». Сразу же. Без лишней тени сомнений. Имел честь убедиться в этом сегодняшней ночью. Так какого же черта я еще жив?!! Почему «мертвого волка» Акеллу еще не порвала стая? И кому нужны заморочки с освобождением моей дочери? Конечно, кроме меня. И, пожалуй, Алины.
Полнейший разброд в мыслях. Тупики по всем направлениям. Я слепо тыкаюсь направо-налево, вверх-вниз, вперед-назад. Но все проходы перекрыты бетонными перемычками. Словно в кошмарном сне! А может, это мне, действительно, снится? А может, я просто сошел с ума?
Я поднялся из кресла, откатил в сторону сервировочный столик, оказавшийся на пути, и отправился в спальню.
Бакс продолжал нахачьно возлежать на кровати. Он проводил меня мутным взором, не поленился пару раз дернуть крысиным хвостом и вновь погрузился в свои собачьи грезы. Алина сладко спала в той же позе, в которой я оставил ее два с половиной часа назад. Только крепче прижала к себе подушку и сдвинула в сторону одеяло, выставив напоказ круглую попку. Вдоль загорелой спины ожерельем протянулись острые бугорки позвоночника. На правом плече темнело родимое пятнышко размером с пятирублевую монету.
Я пристроился рядом, нежно коснулся губами этой «монеты».
— Зайка… — сонно пробормотала Алина и повернулась ко мне. Такая уютная! Такая домашняя! — Заинька мой… — Она цепко обхватила руками мою голову, прижала меня лицом к груди. — Поцелуй… Почему ты в халате?..
Как сумасшедшие, мы занимались любовью. Потом прямо из горлышка хлебали «Чивас Ригал». И снова занимались любовью… Виски закончились, мы открыли бутылку текилы…
— …Слава, мой милый… Что же ты делаешь!.. Ну же!.. Бакс, пошел вон!!! Любимый… Как хорошо!..
Еще… И еще…
Любовь и текила…
Безумство животной страсти и длинный кровавый мазок на белой двери холодильника…
Стонущая от наслаждения Алина и мертвая девочка с голубыми глазами…
— О, Господи! Слава! Сейчас умру! Сойду с ума!
И я тоже. Если уже не сошел, но просто не замечаю этого, как не замечают своей болезни все шизофреники.
— Порой мне кажется, что у меня едет крыша, — признался я, улучив минуту, когда Алина, пресыщенная и утомленная, оторвалась от меня чтобы выкурить сигарету. — Ты не наблюдала во мне чего-нибудь странного?