Удар «Стрелы»
Шрифт:
Лебеденко проговорил:
— Мы можем с хребта и этих трех-четырех завалить! Используя «АК».
— Что и попытаемся сделать. Но пока остановимся. Я хочу знать мнение каждого по озвученным этапам боевой работы. Мамай?!
Командир первой «двойки» сказал:
— В принципе выполнимо! Рискованно, но выполнимо!
Вьюжин перевел взгляд на капитана Буракова:
— Бурлак?
— Лебедь с Гончаровым попадают в хреновое положение. По сути, спустившись на тросах, они превращаются в открытую мишень для боевиков. И как быстро они ни действуй, как эффективно мы их ни прикрывай со дна ущелья и хребтов, риск их поражения не уменьшается. Считаю, нельзя вывешивать
Лебеденко сказал:
— Командир, а Бурлак прав! Рубанут нас духи, как куропаток безмозглых. Ну, завалим мы с Гончаром по пять рыл, как только достигнем расстояния возможности применения «валов», и все? Большего сделать не сможем. Не хватит времени. Не будут же моджахеды пялиться на нас, пока мы с Гончаровым всаживаем им по очереди пули в черепа? Они откроют ответный огонь. И конец нам с Гончаром! Никакой экстренный подъем и бронезащита не помогут. Срежут, как пить дать.
Вьюжин обернулся к Дубову:
— Дуб?
Прапорщик пожал плечами:
— А что Дуб? Я как бы в стороне. Свою задачу выполню. Духов, что рванут к плато, положу без проблем. Надо будет, и Халима возьму. А вот с Андрюхой и Саней действительно хрень получается. Подставляем мы их по полной программе, практически лишая шанса выжить!
Вьюжин кивнул, перевел взгляд на Бутко:
— Что ты скажешь, Жора?
— Что я скажу? То же, что и остальные. Нельзя так рисковать Лебеденко и Гончаровым!
— Ясно!
Командир группы покачал головой:
— Значит, этот план отпадает!
Ему неожиданно возразил Лебеденко:
— Ну почему отпадает? План нормальный, только его надо скорректировать!
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что обстрел духов следует провести не поэтапно, а одновременно с Мамаем и Бурлаком, это отвлечет на секунды внимание от склонов. И не поднимать нас с Гончаровым, а опустить до конца, до дна! Там камни, за ними мы укроемся и продолжим бой! А с хребтов, да и то при необходимости, остается лишь отсечь нас от тех, кто пойдет напролом к подножиям склонов.
Бураков воскликнул:
— А что? Это идея! В случае спуска духи не успеют сориентироваться и не будут иметь висящие мишени. Лебедь прав.
Вьюжин повеселел:
— Так! Значит, спускаем стрелков верхнего обстрела?
Гончаров добавил:
— И не прекращаем спуск. Мы с Лебедем сможем отработать часть банды и в движении, лишь бы троса спускались плавно, без дерганий! А на крайняк возьмем с Андрюхой дымовые шашки. Если какой сбой, задымим склоны. Тоже лишив духов возможности прицельно бить по нас!
Командир группы спросил:
— Значит, план с уточнением Лебеденко и Гончарова принимаем к исполнению?
Офицеры ответили утвердительно.
Вьюжин сказал:
— С этим понятно. Действуем по принятому плану. Но это еще не все. Теперь вопрос с захватом Халима! Допустим, он остается с тройкой охранников и решает уйти, что вполне логично. Куда и как он рванет?
Лебеденко произнес:
— Ясно куда, назад к плато. На Дубова!
— Да? А ты бы сам рванул назад? Прекрасно понимая, что спецназ не оставит тыл неприкрытым?
— Но не вперед же ему рвать? На пулемет Мамая?
— А почему нет? Он знает, что его, Дикого, мы попытаемся взять живым! А также то, что за позицией пулеметного расчета мы никого держать не будем. Как и стрелять в спину. С рельефом местности Дикой знаком. Всех лошадей мы не завалим. Вскочит на коня и вместе с оставшимися
Бураков спокойно ответил:
— Брать, так брать! Возьму, какие проблемы? Только не обещаю, что не отделаю от души ублюдка перед тем, как накинуть на его лапы наручники.
Лебеденко воскликнул:
— Эх, жаль, не мне брать Дикого! Уж я бы пригрел его по всем правилам боевого искусства! Хирурги каждую кость ему, пидору, на спицы сажали бы! А жрал бы он, падла, не меньше месяца через трубочку. И ссал бы кровью…
Вьюжин прервал старшего лейтенанта:
— Помечтал? И хватит! Все! Если ни у кого больше нет вопросов, слушай боевой приказ!
Офицеры встали. Командир группы четким голосом отдал приказ на захват террориста Халима Дикого и тотальную ликвидацию отряда его сопровождения, добавив:
— Приказ принимает силу закона и распространяется на случай, если банда Халима пойдет по ущелью Ворона. Если же маршрут выхода Халима к границе будет иным, то и группа начинает действовать по обстановке, но с той же задачей. А сейчас офицерам начать выдвижение к обозначенным позициям и приступить к подготовке акции. Связь со мной поддерживать постоянно! Разойдись!
Бойцы «Стрелы» приступили к выполнению приказа. У Вьюжина остались сомнения насчет выбора Халимом маршрута отхода к границе, но они отпадут. Сразу после того, как в 4 утра следующего дня его на связь вызовет «След» — бойцы группы слежения за отрядом Дикого. А пока Вьюжин сомневался, хотя интуиция подсказывала — нет у Халима и Абдулло причин менять что-то в плане переправки Дикого в Афганистан.
Отпустив офицеров, майор вызвал командира отряда. Клинков внимательно выслушал принятое Вьюжиным решение по нейтрализации банды Халима и захвата террориста, признал план рискованным, но утвердил его, высказывая тем самым наивысшую степень доверия и признания профессионализма своих подчиненных. Клинков также сообщил, что и его план по Абдулло утвержден вышестоящим командованием и лично генерал-лейтенантом Шаповаловым, на которого, по обыкновению, сам Верховный возложил ответственность за операцию в горах Бадахшана! После чего спецы договорились без экстренной необходимости до начала активных действий группы «Стрела» связью не пользоваться. Не отвлекаться от подготовки операции. И Вьюжину осталось ждать докладов с места обустройства позиций. Даже Лебеденко не доставал своего командира репликами. Он установил в нужном месте лебедку, проверил ее работу в разных скоростных режимах на контрольной гире. А затем долго смотрел вниз, прокручивая в голове все варианты вероятного развития событий при штурме со скалы. Он рисковал жизнью и понимал это. После лебедки занялся бесшумным автоматом. Вьюжин не мешал ему. Он также думал. Думал о том, а все ли предусмотрел, дабы выполнить задачу и не допустить потерь среди подчиненных. Ведь майор отвечал не только за свою жизнь. За нее он меньше всего беспокоился.