Удар в десятку
Шрифт:
Все так глупо! Глупо! Наверняка в нем накопленный Камиллой хлам. Они с Дандасом были бы хорошей парой. Запах нафталина ударил в нос, и Элис решительно откинула крышку. Несколько слоев папиросной бумаги, но под ними, по крайней мере, не тело. Никто не станет обкладывать его папиросной бумагой и нафталинить. (Может, там драгоценное вечернее платье?) Но нет. Элис убрала последний слой и увидела красивую беличью шубку.
Камилла хотела пересыпать нафталином шубу. Она собиралась купить его в городе. Но она не вернулась.
Теперь Элис, как и Феликс, не верила в замужество Камиллы. В это уже нельзя
Она слишком хорошо знала Камиллу. Ни за что в жизни та не бросила бы такую замечательную шубу.
Глава 5
Уже во второй раз после приезда Элис обратила внимание на хищных птиц. Три из них сидели на крыше автобуса, который только что подъехал к отелю. Они смотрели своими проницательными глазами по сторонам и впивались клювами в багаж и сумки. Когда двери отеля открылись и несколько человек вышли, птицы взлетели и скрипуче закричали. Под их крыльями было буйство красок — ярко-зеленый, голубой, кроваво-красный цвет. Должно быть, это и пугало ягнят, за которыми они охотились. Одна птица уселась неподалеку и, сложив крылья, сверлила Элис глазами. И снова дурное предчувствие охватило девушку. Она чертыхнулась и махнула рукой в сторону толстых горных хищников.
Элис заколебалась перед входом в отель. Мужество, с которым она собиралась сюда, покинуло ее.
В домике, стоя перед зеркалом, Элис говорила:
«Извини, Камилла, извини, дорогая. Я знаю, как ревностно ты относишься к своей одежде, но я вынуждена это сделать ради тебя же самой».
Уэбстер взлетел на спинку кровати и уставился на нее, вертя головой.
— Ну, энциклопедия. Что ты про все это думаешь?
— Никогда, — проскрипел Уэбстер.
— Согласна, — кивнула Элис серьезно. — И я почти уверена, что так сказала бы и Камилла. Никогда. Конечно.
Она подняла воротник шубки до подбородка. Шуба была ей чуть великовата, и Элис почувствовала себя, как в уютном сером коконе. Камилла была выше ее ростом. Хорошо скроенная летящая спинка и воротник шалькой наверняка смотрелись на ней очень здорово. Камилла в ней, видимо, немало повеселилась. Шуба, конечно, не из дорогих. Это не норка, не шиншилла ее матери, но для Камиллы, которая считала каждый пенни и сама себя одевала, эта шуба фунтов за триста — целое состояние. И потому Элис знала: подруга никогда не оставила бы такую вещь.
Интересно, сегодняшний вечер объяснит хоть что-то? Она подняла голову, еще помедлила. Таинственный Дэлтон Торп, добрый Дандас, насмешливый Феликс. Она не боялась ни робкого Дандаса, ни Феликса, слишком хорошо знакомого ей, слишком хорошо. И никакого другого мужчины. Было лишь что-то неуловимое, дурное предчувствие, будто заползающее в нее вместе с дождем, и этот сладкий запах гвоздики, напоминающий, что Камиллы нет.
Разрешится ли хоть что-то сегодня? Элис встала в позу, продекламировала: «Кажись им невинным цветком, но будь хитрой» — и посмотрела на свое отражение в зеркале.
— Никогда, — бормотал Уэбстер.
Элис посмеялась над абсурдностью происходящего, и дурное предчувствие улетучилось.
Но теперь, когда ей предстояло открыть двери отеля, это чувство снова вернулось, и, переполненная им, она вошла.
Но
Посетители — обычные туристы, загорелые и уже облезшие на солнце. Они громко говорили о мускулах, о трещинах во льду, об осыпях гальки. Один или два молодых человека с любопытством посмотрели на нее, приняв за новенькую. Гостиная отеля была большая, отделанная деревом, с огромным камином и горными пейзажами на стенах.
Элис слышала, как снаружи хрипло кричали птицы. Пошел дождь, и легкая пелена тумана нависла за окном. Но здесь было тепло и уютно.
Появились Дандас и Маргарет. Девушка первой вошла в дверь, но тотчас скользнула за отцовскую спину, желая остаться незамеченной. Она была хорошо сложена и, если бы научилась грациозно и уверенно ходить, могла бы показаться хорошенькой, несмотря на густые брови и тяжелый подбородок. Элис предположила, что Маргарет носит такую тесную одежду от желания выглядеть стройнее.
Сегодня она надела коричневое бархатное платье, которое было выходным еще года два назад. Ее волосы были заплетены в две толстые косы и уложены вокруг головы. Она являла собой любопытную смесь ребенка и женщины. Она казалась очень несчастной. Вероятно, недавно что-то случилось. Оглядевшись, Дандас заметил Элис, и его лицо засветилось удовольствием.
— Мисс Эштон! Я сам хотел пригласить вас, но боялся, что вы сочтете меня слишком самонадеянным.
Вежливая речь совершенно не вязалась с обликом Дандаса и видом его безвкусно одетой дочери.
— О нет. Я бы так не подумала, — ответила Элис. — Привет, Маргарет. Сядете со мной?
— Да, если можно. Что вы пьете? Давайте закажем еще.
Элис сняла шубку и похлопала ладошкой по дивану, предлагая Маргарет сесть рядом.
Девушка подчинилась, а Дандас подозвал официанта.
— У вас шерри, мисс Эштон? Пожалуйста, еще три шерри. Сегодня мы будем взрослыми. Так, Маргарет?
Элис поинтересовалась:
— А разве она пьет шерри?
— Ну, она еще никогда не пила, да и не хотела, правда, дорогая? Она, в общем-то, еще мала. И я очень рад этому. Я бы не хотел ее потерять. — Он положил руку на плечо дочери. — Меня удивило, когда она отказала молодому деревенскому парню, пригласившему ее на танцы.
— А почему ты не пошла? — спросила Элис у Маргарет.
Подошел официант с напитками, и, пока Дандас расплачивался, Маргарет с жаром сказала:
— Как я могу, если мне нечего надеть? Но в следующий же миг она взяла бокал с шерри и снова замолчала.
Прежде чем Элис успела что-то ответить, двери открылись и все головы повернулись к Кэтрин Торп. В темно-красном платье, в сопровождении очень высокого мужчины она вошла в гостиную. Элис поняла, что, появление Кэтрин всегда вызывает возбужденный интерес. В отличие от бедной Маргарет, чей отец явно не хотел, чтобы дочь вырастала, Кэтрин была одета, как женщина, которую считают сокровищем. Мужчина, стоявший за ней с торжественным выражением на узком бледном лице, был красив. Элис вспомнила восторженные заметки Камиллы: «Как Рудольф Валентине!» И теперь она поняла, что имела в виду подруга. Удивительно, что ни он, ни его сестра не состояли в браке.