Удавка для опера

Колычев Владимир Григорьевич

— Капитан Комов. Капитан Савельев. Старший лейтенант Кулик, — генерал по памяти перечислил всех оперов. — Вы арестованы тоже.

Он продолжал говорить, но Степан его не слышал. В голове прокручивались тяжелые мысли.

Через прокуратуру до них добрались. Невидимый противник включил все связи. Вместо киллерской пули — арест, изолятор. Не мытьем, так катаньем.

И ведь есть к чему придраться. Незаконное проникновение в жилище Чепикова. Затем убийство людей Зеленцова. Следствие что дышло, куда повернешь, туда и поедет.

А там и самого Чепикова можно навесить на Степана и его оперов. И попробуй докажи, что ты не верблюд…

Степан не стал сопротивляться. В этом не было никакого смысла. Здание отдела наводнено вооруженными спецназовцами — не прорвешься сквозь этот заслон. Выхода он не видел, поэтому молча протянул руки, на них тут же защелкнулись наручники. Примерили стальные браслеты и его опера.

Под сочувствующие взгляды сотрудников отдела их четверых вывели во двор здания. Там уже ждала машина. А потом была дорога в казенный дом.

Их привезли в Бутырку. Прямым ходом в следственный изолятор.

— Лихо работают, гады, — угрюмо проговорил

Кулик, первым спрыгивая на землю.

Дальше процедура оформления, досмотра. Всех распределили по разным камерам.

— Эй, куда ты меня ведешь? — спросил конвоира Степан.

Тот только вздохнул.

— Извини, брат, — видимо, он уже знал, кто такой майор Круча и с чем его едят. — Распоряжение начальства…

— Чье конкретно?

Конвоир снова тяжело вздохнул. Но промолчал.

Степан думал, что его поместят в камеру к ментам. Только ошибся. Он опять, в который уже раз, почувствовал над собой тяжелую длань могущественного противника.

Его вели к уголовникам. С подачи человека из правительства. И Степан знал, зачем это нужно. Скорее всего, от него хотят избавиться навсегда. Натравят на него каких-нибудь отморозков. А завтра будет готово медицинское заключение. Смерть в результате удушения. Суицид. Или черепная травма, несовместимая с жизнью. Случайно со шконки упал.

Опасался за свою жизнь он не напрасно.; Не очень хорошая камера, куда его привели.

Восемь деревянных шконок в два яруса, восемь посадочных мест. Но в камере парятся все десять. Свободных мест нет.

Степан остановился в дверях, исподлобья обвел взглядом товарищей по несчастью. Блатные, бандиты из новых, «мужики». И паренек молоденький возле параши ютится, на своих двоих стоит. Неужто уже «петушком» сделали? Если так, то козлы здесь все вонючие.

— Ну чего встал, муфлон? — рявкнул на него мордоворот с нижней шконки.

С той, которая поближе к окну. Место козырное. Степан нехорошо улыбнулся. Взгляд его налился ртутью. И сам он собрался в сгусток убойной энергии.

— Растворись!

— Я тебе не сахар, — Степан сказал тихо. Но каждое его слово отдалось громом.

— Ты у меня сейчас сиропом станешь!..

— Не угадал ты, брат!

Степан подошел к мордовороту, навис над ним всей тяжестью своего тела. И надавил на него чугунным

взглядом.

— Эй, ты чо? — занервничал мордоворот.

И предпринял попытку подняться. Но Степан крепко ухватил его за шею и вжал его головой в подушку.

— Я, наверное, ослышался. И никого ты муфлоном не называл? Так? — спросил Степан.

— Не называл, — прохрипел мордоворот. И с силой ударил его коленкой в спину. А метил в голову. Только не достал.

— Ах ты, мразь! — Степан двинул его кулаком в грудь.

Этим ударом он мог остановить сердце. Но не стал этого делать. Всего лишь вырубил грубияна.

Они были примерно одной комплекции. Только Степан гораздо сильней. И он наглядно продемонстрировал это. Одной рукой схватил мордоворота за ворот рубахи, второй за штанину и оторвал от шконки. С легкостью, будто это был мешок с соломой, пронес его через всю камеру к «дальняку». И уложил его рядом с перегородкой, которая загораживала парашу.

Никто не вступился за мордоворота. Сокамерники по достоинству оценили силу Степана. Но это вовсе не значило, что с этого момента он может чувствовать себя спокойно.

— Ты кто такой? — спросил мужчина лет сорока.

На груди у него синел собор о трех куполах. Вор. В авторитете. Три ходки. Коренной обитатель крыток, пересыльных зон и лагерей.

— Я — мент! — с гордостью заявил Степан. Будто «вором в законе» назвался.

— Мент? — скривился «коренной». — Ты что, не понимаешь, куда попал?

— Понимаю.

— А ты хоть понимаешь, что ты завтра можешь не проснуться?

— А это мы еще посмотрим…

— Ну-ну…

Вор хотел что-то сказать, да передумал. Просто вяло махнул рукой. Мол, время покажет.

Ничего он не сказал, когда Степан занял освободившееся место у окна. Только зло покосился на него. И переглянулся с корешами из своей «семьи». Мол, проучить нужно мента. Но не сейчас…

В тюрьме люди живут стаями, собираются в группы по интересам — так бы сказал лектор из ГУВД. И в принципе был бы прав. Подследственные и уже осужденные на крытке живут «семьями», кучкуются по принадлежности к той или иной прослойке криминального пирога. Блатные снюхиваются с блатными, бандиты из новых ищут себе подобных, иногда примыкают к «коренным», «мужики» сбиваются с равными себе по положению. Наехали на одного, отпор дает вся «семья». Так в неволе выжить легче.

Менты тоже собираются в «семьи». Но это в специальных ментовских «хатах». А здесь, в обычной камере, Степан обречен на полное одиночество. А одиночество в его положении — это смерть.

Но так думали другие, те, кто нет-нет да кидал на него косые взгляды. Он же думал иначе. Он не просто мент, он Волчара. Уголовники боялись его на воле, будут бояться и здесь, в тюремной камере. Он установит здесь свои законы. Это нереально. Нереально для других. Но не для него…

Лязгнула железная дверь. Появился надзиратель.