Удел сироты
Шрифт:
Я взглянул на индикатор кислородного генератора. Созданная слизнями, искусственная атмосфера Ганимеда содержала четыре процента кислорода, но нормой для Земли было двадцать процентов. Атмосфера на Ганимеде напоминала ту, что существовала на вершине Эвереста.
Хоть пыль уже поднялась со дна кратера под порывами полуденного ветра, за его противоположным краем солнце сверкало, словно далекий факел. Оно висело над зазубренным горизонтом, едва ли не касаясь его. Я посмотрел на таинственную структуру возвышавшуюся посреди плоской равнины. Пик поднимался
Восстановив дыхания, я начал спускаться по каменистому полю к равнине кратера.
Ганимед ужасное место для ведения боевых действий. Тут в десантном модуле сгорела женщина, которую я любил.
Я соскользнул последнюю сотню метров по почти вертикальному склону, и остановился, вновь восстанавливая дыхание. У меня под ногами начиналась мощеная дорога в девять километров длинной и два с половиной метра шириной. Странное сооружение из недоделанных стекловолоконных панелей пролегло по морю вулканического пепла.
Пылевая равнина плоская и безликая. Если бы над каждым из тех мест, где умер и утонул в пыли воин слизней, ставили по надгробному камню, то Арлингтонское кладбище [12] по сравнению с Зоной Приземления Альфа напоминала бы пустынный сельский погост. Слизни накатывали на нас волнами, по пятьдесят тысяч за раз. Люди тонули в пыли, как в зыбучих песках, а воины слизни скользили по пыли, словно плоские камешки по воде. Но мы их убивали. И тогда они, словно камни, шли на дно.
12
Национальный мемориал на холме с видом на реку Потомак на территории Арлингтонского. Построен приемным сыном Дж. Вашингтона, Дж. В. Кертисом, отцом Мэри-Энн Кертис. В особняке на территории кладбища 20 апреля 1861 Ли написал заявление об отставке из Армии США.
Мы убивали их, сколько могли. Вначале массово, самонаводящимся оружием. Потом с помощью автоматических винтовок. И в финале штыками. А потом снова с помощью винтовок, превратив их в дубины. Мы молотили ими, пока не разбили оружие в щепки.
Еще много погибших осталось возле центрального пика, где во время приземления потерпело аварию несколько десантных модулей.
Я, тяжело дыша, проверил свой наладонник, потом повернулся и просканировал вечно сумеречное небо. Солнце давало лишь одну тридцатую того света, что на Земле. До появления «Звезды» оставалось еще несколько часов.
Постояв несколько мгновений, и припомнив, все, что случилось на этой равнине, я решил прогуляться по мосту.
Вновь остановился я на полпути к горе, у импровизированного надгробья, изображающего торс десантника в боевом скафандре. Он был установлен на краю дороги, в пяти километрах от центрального пика. Боевой скафандр по кругу поддерживали винтовки. Вес всей конструкции был не более чем, если бы та была
В семистах метрах под этим монументом покоятся останки четырех сотен мужчин и женщин боевого Инженерного батальона Экспедиционных сил Ганимеда, и команда Штурмового корабля номер два, Космических сил Организации Объединенных наций. Они погибли в бою третьего апреля 2040 года.
Так как ближайший живой солдат находился в пятнадцати километрах от меня, я позволил себе перевести дыхание и вытереть слезы. Все эти люди умерли. А я жив. Почему?
Если уж говорить честно, погибли они не в бою. Их погубила человеческая ошибка. «Искусственный интеллект не может ошибиться во время приземления», – так думали они. Плоская лавовая равнина, которую астрономы разглядели с расстояния в несколько миллионов километров, оказалась не идеальной посадочной площадкой, как считали Лучшие умы Земли, а морем вулканической пыли, глубоким, как земной океан. Наши ребята, а многие из них были старше меня, умерли, не подозревая о своей судьбе, точно так же как те кто последовал за ними на посадочных модулях.
Кто-то сказал, что война – машина по производству сирот, а солдаты сражаются для того, чтобы их семьи остались в живых. Эта битва тоже произвела своего рода отбора, ведь в экспедиционный корпус отбирали только тех, чьи семьи уничтожили слизни, то есть круглых сирот.
А сама битва осиротила меня во второй раз.
Оставшийся путь до основания нашей базы я проделал осторожно, и вовсе не из-за того, что боялся упасть в зыбучую пыль.
Я боялся встретиться с теми, кому суждено остаться на Ганимеде. Мой невысказанный страх мог показаться достойным анекдота.
Через десять минут я уже пробирался вдоль борта каркаса Боевого корабля номер один КСООН. Его поверхностное покрытие превратилось в уголь во время торможения в атмосфере. На судно можно было пробраться, хотя оно погрузилось в пыль как минимум на полметра.
Я никогда не был знаком ни с одним вторым пилотом. Да, судя по всему, мне больше и не суждено никогда познакомиться с кем-то из пилотов.
Присцилла Урсула Харт – мы звали ее Пух – была ростом не более метра шестидесяти, даже когда задрав нос расхаживала из стороны в сторону. Тот пилот, который неофициально считался вторым в мире, мог ходить, задрав голову.
Так что среди тех камней, где мы ее нашли, мы вырубили могилку, маленькую, как для ребенка, если сравнивать с братской могилой для остальных. До того, как мы прибыли сюда, мы все были как дети. Иногда кажется, мы те, кому никогда не суждено стать счастливыми.
Сорвав рукавицу, я прикоснулся пальцами к камням, таким холодным, что это прикосновение обожгло мне руку. Но я не отдернул ее. А когда я убрал руку, то понял, что навсегда покинул ее, навсегда покинул всех этих людей. Я вновь остался один. Худшая вещь для сироты – оказаться в одиночестве.