Шрифт:
Маша.
Жизнь так быстро делится надвое, оказывается… Раз – и все, есть до и после. А между ними нет ничего, кроме пустоты и ужаса, сжимающего сердце ледяной рукой. Этот ужас не оставляет ни на секунду, заставляет просыпаться ночью, обливаясь холодным потом, это он давит все сильнее и сильнее, не давая отвлечься ни на секунду, постоянно напоминает – все, дорогая, теперь выбор невелик. Все, что было в жизни хорошего, остается там, в части «до», а после… Это еще надо посмотреть, какая она будет, часть жизни после.
И есть еще одно – постоянно
Хотя лично у меня на этот счет есть одна идея…
В тот момент, когда знакомый врач, собрав в кучу результаты обследований, нервно застучал пальцами по столу, не зная, как начать разговор со мной, я вдруг развеселилась и выдала:
– Паша, ну, что за хрень – груди почти нет, а рак есть! Разве так бывает?
Пашка решил, что у меня крыша поехала:
– Что ты мелешь? Какой рак?
– Ой, только без этого давай! Я ведь не бабуся с лавочки, я всю жизнь в больнице работаю, и прочитать диагноз на латыни уж как-нибудь! Ну, теперь что?
Доктор знал меня давно, лет десять, наверное, еще с ранней юности, поэтому крутить не стал, вздохнул и проговорил, глядя в листки с анализами:
– Да, Маша, ты все правильно прочитала… Но ведь можно с этим жить, можно сделать операцию и жить.
– Зачем?
– То есть… – растерялся Пашка. – У тебя же муж, дочь… ты ж институт решила закончить…
– А надо – теперь?
– Ты, идиотка! – заорал он, вскакивая. – Если бы я знал, что ты так будешь себя вести, ни за что не взялся бы заниматься тобой! Ирке спасибо скажи!
– Спасибо, – механически бросила я.
Ирка – моя приятельница и Пашкина любовница, мы знакомы несколько лет, и именно к ней я кинулась, обнаружив эту чертову шишку в груди.
– Тебе к психиатру нужно! – орал между тем Лаврушин, меряя шагами узкий, темноватый кабинет. – Понимаешь, дура набитая?! Начнешь лечиться пока, а там будет видно. Вот, возьми! – он порылся в ящике стола и протянул мне пузырек, набитый какими-то таблетками.
– Что это?
– Валерьянка! – отрезал он. – По две три раза, и голову ерундой не забивай! Завтра утром приезжай, начнем пока капельницы.
– Может, я у себя договорюсь, а то сюда через весь город? – почти механически спросила я, и Пашка согласно кивнул:
– Смотри, как тебе удобнее. У себя – так у себя.
Я вышла из здания диспансера на автопилоте, сжимая в руке пузырек с таблетками, дошла до остановки, с перепуга забыв даже номер нужного автобуса. Из глаз текли слезы, я их даже не вытирала уже – толку-то… Никто из стоявших на остановке людей не обращал на меня внимания, все прекрасно знали, какое лечебное заведение находится здесь, а оттуда редко кто выходил с улыбкой.
Моих дома еще не было, дочь на тренировке, муж на работе, тишина… С трудом заставив себя приготовить ужин, я ушла в спальню и легла там, прихватив какую-то книжку, но читать все равно не смогла, просто лежала, уставившись в потолок. В голову лезла всякая чушь, отогнать которую сил не было. Примерно через час послышался звук открывающейся двери и детский голос:
– Мам, ты дома?
– Дома.
Надо бы встать и в коридор выйти, а желания никакого – увидев мои зареванные глаза, муж только разозлится опять, и снова вечер в гробовом молчании, недовольное лицо и вечный футбол по телевизору. Вся жизнь проходит на этом зеленом газоне в обществе двадцати двух мужиков, гоняющих мяч…
– Мам, ты чего в темноте-то лежишь? – восьмилетняя Юлька плюхнулась на кровать рядом со мной.
– Как тренировка? – машинально спросила я, поправляя сбившийся набок ее белокурый хвост.
– Нормально.
– Олег был?
– Был.
Олег – это Юлькин партнер по бальным танцам, и его нежелание порой идти на тренировку у нас в семье всегда вызывает бурю эмоций. Танцы – дело парное, и тренироваться одной неудобно и трудно, поэтому Юлька всегда очень сильно переживает и страдает, если вдруг партнер решил прогулять. Но сегодня, значит, все в порядке.
– Мамка, ты нас покормишь? – раздался из кухни голос мужа.
Вот так всегда – что ты, не можешь сам открыть стоящую на плите сковороду и заглянуть в холодильник? Или не знаешь, где в доме посуда? Нет, но дело в принципе – раз дома, дорогая жена, то оторви зад и подай мне, я ж работаю, а ты ни хрена не делаешь, только вечно прикидываешься больной.
– Артем, я плохо себя чувствую, поужинайте сами…
– Да ты когда себя хорошо-то чувствовала? – зайдя в спальню, чтобы переодеться, бросил муж. – Я такого не помню. Болеешь – иди в больницу.
– Я там была сегодня, – я почти прошептала это, чувствуя, что сейчас снова заплачу.
– Ну? – даже не глядя на меня, спросил Артем, натягивая шорты.
– Юля, иди к себе, – попросила я развесившую уши дочь, и та неохотно встала и побрела в свою комнату. – Что – ну? У меня рак, Артем.
– Что у тебя? – удивился он, словно не замечал, что в течение нескольких месяцев я езжу в больницу, худею катастрофически, выпадая из всех своих вещей, и постоянно плачу.
– Ты слышал.
– Ерунда это все, – безапелляционно заявил он, и его лицо скривилось в скептической усмешке. – Придумаешь себе вечно!
Вот так, словно не было на моей левой груди заклейки из пластыря, скрывавшей место биопсии, словно вены на руках не были в следах от уколов. Видимо, так проще – отогнать от себя неприятную мысль, и больше к этому не возвращаться, не замечать, не думать. Здоровый мужской подход.
– Так ты ужинать будешь с нами или нет? – перевел разговор в привычное русло муж, давая мне понять, что хватит, тема закрыта, больше обсуждать нечего.
– Нет.
– Ну, началось! Опять несчастная!
– Да уйди ты отсюда! – заорала я внезапно, сев на кровати. – Только и думаешь, что о жратве да о футболе, а на меня наплевать!