Удержи меня
Шрифт:
Какая шлея попала мне под хвост в тот момент, до сих пор не понимаю, хотя уже третий год тянется эта волынка. Но я пошла с ним, и мы провели обалденную ночь, уснули потом на диване, обнявшись.
С тех пор пошло… Мы встречались сначала только в больнице, но потом кто-то сказал Даниилу, что об этом начали разговаривать, а это не было нужно ни ему, ни мне, зачем? И мы перенесли наши встречи на нейтральную территорию – в квартиру его второго дяди, одинокого мужика, отсидевшего лет пятнадцать в общей сложности. Как говорил Данька, «в семье не без урода».
Потом, когда я уволилась из больницы, все превратилось в проблему – ускользать из дома становилось все труднее. Оставалось одно – во время Юлькиных тренировок Данька подъезжал на машине, забирал меня и увозил к Сереге. Что думала по поводу его постоянных отлучек жена – оставалось загадкой.
– Не забивай себе голову этим, – говорил обычно Данька, прижимая меня к себе. – Я ведь не ухожу из семьи, не бросаю ее – пусть будет довольна и этим. Ты не представляешь, как она мне все мозги проела – то денег мало, то работаю много, то ни праздников у нее, ни выходных, ни совместного отпуска! А как до постели доходит, вообще удавиться хочется – то голова у нее, то задница! Вот ты от мужа как отмазываешься?
– Никак, – улыбнулась я, упираясь подбородком в его грудь. – Это он в последнее время отмазывается.
Данька хохотал, целуя меня, а мне эти разговоры не нравились – не хотелось делать кому-то больно, будь то его жена или мой муж. В конце концов, только мы с Данькой виноваты в том, что сейчас происходит, зачем искать изъяны в других людях? Но, возможно, лично я не пошла бы на это, если бы Артем уделял мне немножко больше внимания, замечая, что я женщина, и даже довольно привлекательная. Но он не утруждал себя подобными проблемами, к сожалению, а меня, напротив, стало вдруг так сильно тянуть к нему, что я не могла даже мимо пройти, чтобы не коснуться рукой, не прижаться к нему, не поцеловать. Но все это его только раздражало, я уже видеть не могла, как он закрывает глаза и поджимает губы, едва только я ложусь рядом с ним на диван или пытаюсь обнять за талию, когда он курит в кухне.
Я не особенно верила в рассказы Даниила – у него всегда была завышенная самооценка, красивый мужик, привык, что бабы от него без ума, и возможно, что его жена не была такой, как он говорил, просто привыкли друг к другу, страсть поугасла немного. Но в одном Даниил прав – это не мое дело.
Мы редко выбирались куда-то просто потому, что большинство хозяев местных кафе и клубов отлично знали меня в лицо – муж-то в свое время был парнем известным. Кому нужны проблемы? Словом, «наша жизнь – простыня да кровать», так, кажется, у Есенина?
Сейчас мне вдруг жутко захотелось позвонить ему и пожаловаться, он был в курсе моих дел, именно он и обнаружил у меня эту опухоль – врач все же. И он настоял на том, чтобы я поехала в диспансер на обследование. Я оделась и вышла в коридор, присела, завязывая кроссовки.
– Ты куда? – удивился муж, уже занявший привычную позицию на диване.
– В ларек, хочу шоколадку.
– Мам, и мне! – закричала из комнаты Юлька.
– Пресс надо качать! – взвился Артем, оседлав любимого конька – спортивное воспитание.
– Перестань, что случится от одной шоколадки? – попробовала я, и напрасно, как обычно:
– Вот-вот, ты только так и рассуждаешь! А зубы начнут гнить, и так желтые все, скоро вываливаться станут!
– Да пошел ты, – пробормотала я, выходя из квартиры.
На улице было прохладно, сентябрь все-таки, конец месяца, я пожалела, что не прихватила шапку. Встав за угол дома, где дуло все же меньше, я набрала номер Даниила.
– Привет, это я. Можешь разговаривать?
– Да, я на работе. Как твои дела? – в его голосе послышалось беспокойство.
– Плохо, Даня… – я прикусила губу, стараясь не заплакать.
– Насколько?
– Насовсем…
– Так, Машка, ты где сейчас? – решительно спросил он. – Я приеду и заберу.
– Я на улице, в ларек пошла. Не надо меня забирать.
– Ты только не плачь, обещаешь? Это не смертельно, все можно решить. Тебе стадию сказали?
– Да. Пока единица.
– Машка, так это же совсем фигня – прооперируешься, даже воспоминаний не останется!
– Да, и груди тоже, и волос, – прорыдала я, уже не в состоянии сдерживаться.
– Ой, подумаешь! Нашла, за что переживать!
– Это тебе не за что переживать, а мне как жить потом? Как раздеваться, как в постель ложиться?
– Маша, ты же не ребенок, сама понимаешь – не это главное в человеке, – попробовал зайти с другого конца Даниил, но сделал только хуже:
– Ты еще скажи мне, что в человеке главное – душа! – взорвалась я. – Только что ж они, душевные и страшненькие, постоянно в старых девах остаются?
– Маша…
– Что – Маша?! Можно подумать, что тебе будет жутко приятно прикасаться ко мне, видя мое изуродованное тело!
– Господи, Машка, какая ты дура! Да мне все равно, как ты выглядишь, я разве потому с тобой, что мне только одно от тебя нужно? Мне с тобой хорошо, ты меня понимаешь и принимаешь таким, как есть, не пытаясь переделывать и перекраивать, – успокаивающе проговорил Даниил. – Мне нужно, чтобы ты была со мной рядом, Машка.
– Прости меня… – мне стало стыдно – за что я накричала на него, в чем он-то виноват?
– Не извиняйся, я ведь все понимаю. Мы увидимся завтра?
– Да. Хочешь, я приду к тебе днем?
– Зачем спрашиваешь? Конечно, хочу. Целую тебя.
– И я тебя.
Возвращаться домой не хотелось, не хотелось снова попадать в это помещение, наполненное недовольством и досадой, раздражением каким-то. Я купила в ларьке две шоколадки и побрела к подъезду. Дома потихоньку сунула Юльке половинку от одной «Аленки», та благодарно улыбнулась и тихо, как мышка, шмыгнула к себе в комнату с добычей в лапках. Мне стало жалко дочь до слез – с таких лет ребенок приучается делать что-то втайне от отца.