Удержи меня
Шрифт:
Даниил.
Черт бы побрал всех этих баб! Это же надо – за две недели вторая меня выставила! Стареешь, Даниил Владимирович, форму теряешь. Ну, я еще понимаю – Оксанка, неспроста она взъелась, видимо, услышала что-то. Или увидела. Но Машка-то! Господи, ни одну из всех своих женщин я не любил так, как эту, никогда у меня не было такой длительной связи. Три года – это ж целая жизнь. Я не могу представить себе, что ее не будет рядом, что я не услышу ее голос в телефонной трубке, не увижу ее худенькую фигурку в дверях моего кабинета. Машка-Машка, что ж мы натворили с тобой, идиоты? Ты натворила, если уж откровенно говорить. За каким чертом тебя понесло замуж за
Понятное дело, не каждая женщина согласится терпеть это так, как Оксанка. Но ей просто смысла нет рыпаться – куда она пойдет? Где были мои глаза, когда я на ней женился? Совсем другие мне нравились, абсолютно не такие. А тут – как затмение нашло, увидел на улице рослую, крупную деваху с косой ниже пояса и запал. Первое время все вроде бы шло нормально, но потом… Потом она стала раздражать меня своим нытьем, постоянным недовольством, своим избыточным весом. Наверное, кому-то Оксанка моя и нравилась, а что – видная баба, мечта Кустодиева, таких на картинах обычно в бане рисуют, чтоб с веником березовым, распаренная, розовая. Но я-то сам других люблю, таких, как Машка моя, чтобы хотелось защитить, обнять, закрыть собой от неприятностей. А Оксанка сама кого хочешь закроет. И характер…
И почему на таких, как Машка, вечно все валится? Все тридцать три несчастья… Когда я узнал про ее диагноз, спать не мог, есть не мог – как представлю, через что ей придется пройти и чем это может кончиться… Я хирург, как-никак, все понимаю. И она понимает, вот еще в чем проблема-то. Понимает, и потому категорически настроилась не лечь под нож. И не уговорить мне ее ни за что, я-то знаю.
И еще этот ее придурок Артем, нервотреп поганый. Только и понукает, только и недоволен всем, так и ищет, к чему прицепиться. Я его в школе часто вижу, когда Макса забираю. С виду приятный мужик, не подумаешь даже, разве что уголки губ всегда опущены, да на лице постоянная тень недовольства. А девчонка его боится, это сразу заметно – только отца увидит, голову в плечи вбирает, глаза в пол – и бредет к нему обреченно, как на каторгу. Не понимаю, почему Машка позволяет ему так относиться и к себе, и к дочери.
А девчонка у них – загляденье. Машка до сих пор не знает, что я частенько ездил на все эти их конкурсы по бальным танцам. Сначала чтобы просто Машку увидеть, а потом увлекся, да и Юлька молодчина, хорошо танцует. Я даже Макса хотел в танцы отдать, да тот ни в какую – карате, мол, и все. Ну, пусть хоть так. А то Оксанка распустила совсем – целыми днями у телевизора, уроки кое-как, лишь бы отстали.
Я и не заметил, задумавшись, что пошел снег, а я по-прежнему стою под Машкиными окнами и не могу определиться, куда идти ночевать. И решение вдруг пришло само собой – как куда? Я что, бомж бездомный? У меня квартира есть, туда и пойду. Надвинув шапку поглубже и стараясь воротником защитить лицо от снега, я зашагал к автобусной остановке.
Картина, открывшаяся моему взору дома, не порадовала. Оксанка, с новой прической, которая удивительно ее старила и только подчеркивала круглое, как по циркулю, лицо, стояла босиком, зато в новом платье. И запах… такие знакомые духи, даже внутри все защемило… Машкины, точно – «Исси Мияки», муж ей всегда из-за границы такие возит, у нас подделки сплошные.
– Собираешься куда-то? – поинтересовался я вместо приветствия.
Оксанка
– Здоров, сын! – я подхватил его под мышку и пошел на кухню. – В этом доме поесть дают?
Судя по Оксанкиному лицу, единственное, чего бы мне с удовольствием дали сейчас, это пара затрещин, но при ребенке она не посмела. Засуетилась, накрывая на стол, но при этом ни слова не произнесла, словно язык проглотила.
– Надеюсь, мышьяка ты туда не подсыпала? – я взял вилку и чуть ковырнул плов в тарелке.
– Н-нет, – смутилась жена. – Мы тебя не ждали…
– А, если б ждали – подмешала бы! – понимающе кивнул я, расправляясь с любимым блюдом быстро и с аппетитом. Оксанка покраснела, но ничего не сказала, села напротив, подперев кулаком коротко остриженную голову. – Ты зачем прическу испортила? Не идет тебе стрижка, сама не видишь?
Она расстроено кивнула, в глазах блеснули слезы, и мне вдруг стало ее жалко – сидит такая несчастная, тушь поплыла, прическа отвратительная, и платье тоже не для ее комплекции, и духи эти. Машке этот запах подходил идеально, я обожал вдыхать тонкий аромат, отдающий клевером и сеном, исходивший от ее волос и кожи. Оксанка же напомнила про покос и деревню. Этакая доярка Нюра на сеновале. Дуреха, можно подумать, что запахом она меня может привязать! Это Машкин запах, только об этом я и буду помнить, неужели непонятно?
Оксана.
– …ну, что вы, женщина! Это совсем не ваш аромат, вам нужно что-то более тягучее! – убеждала меня крашеная вобла в парфюмерном магазине.
Терпеть не могу этих псевдоконсультантов – откуда ей знать, что мне идет, а что нет? Я этот аромат искала давно, с тех самых пор, когда унюхала его от Данькиной рубахи, и теперь эта мымра мне рассказывать будет!
– Я беру! – решительно пресекла я поток ее соображений об ароматах и направилась к кассе.
Ого, ну и цена, однако… Почти три тысячи рублей… Но отступать уже поздно, я все равно куплю эти чертовы духи, даже если мне придется голодать всю неделю, оставшуюся до получки. С моим весом это не проблема…
Сжимая в руках вожделенный пакетик с красивым логотипом, я вышла из магазина и, повинуясь какому-то внезапному порыву, зашла в парикмахерскую, оставив там свою косу и еще энную сумму. Парикмахерша долго убеждала меня не стричь волосы, но я была непреклонна, и пожилая женщина с тяжелым вздохом принялась за работу. Стрижка вышла неплохая или мне, окрыленной вдруг переменами, просто так показалось.
Максим на мой новый имидж почти не отреагировал, хмыкнул что-то и ушел в комнату, а я достала из шкафа новое платье, которое еще ни разу не надевала, облачилась в него и стала крутиться перед зеркалом. И в этот момент в замке повернулся ключ, и на пороге возник Даниил с таким лицом, словно не произошло ничего. Вроде как с работы вернулся. Вернулся…
Как ни в чем не бывало, он разделся, сунул ноги в тапки и пошел на кухню, спросив про ужин. Я растерялась, не могла никак найти нужную нить поведения, не знала, как себя вести. Накрыв на стол и проглотив его шутку про мышьяк, я села напротив и уставилась в лицо. Надо же, ни тени смущения, ни намека на раскаяние… Я бы глаза не поднимала, а он – хоть бы что! Наглец.
– Ну, давай поговорим, – отставив тарелку, предложил муж.
– О чем?
– О том, как жить будем дальше. Оксана, я понимаю, – он взял меня за руку, и я вздрогнула, – я виноват перед тобой… Ты вправе обижаться, вправе обвинять… Оксанка, я тебя об одном только прошу…не заводи больше разговоров об этом, ладно?